Пренебрегать такими просьбами моторола не имел права. Он даже не имел права отвечать на них устным согласием – просто должен был молча отключиться, и все. Тем не менее он сказал:
– Но я тебя предупредил.
– Все! – страшно заорал Дон. – Некогда! Внимание, время!
Он поднял руку ладонью к двери. Штурм начался.
Собственно, штурм начался чуть раньше, когда высланный на помощь Кублаху (Дон не мог допустить его убийства) отряд кузенов под командой Шутенер-Строка столкнулся с камрадами, которые того же самого Кублаха намеревались уничтожить на месте или предварительно захватить для последующего уничтожения, да вот не нашли почему-то. В ходе краткой стычки уничтожив камрадов, отряд запросил разрешения идти к магистрату, поскольку находился поблизости от него, и, получив разрешение, отправился занимать позицию.
В остальном штурм развивался по плану. Он был незатейлив и сводился к одновременному появлению отрядов Братства вокруг Дворца и выкуриванию всех его обитателей с последующими их арестами или – в случае сопротивления – ликвидацией. Предварительно предстояло вооружиться.
Вообще, в достаточном количестве запастись достаточно грозным оружием на П‐100 было не так-то просто. Кроме легких скварков, никаким боевым снаряжением город не располагал – моторола свято соблюдал ареальную конвенцию о дисплезурации. Однако Дон давно, еще до побега с Четвертого Пэна, просто на всякий случай эту проблему обсосал, и теперь оставалось привести в действие скрупулезно детализированный план.
Оружием стало оборудование, которым напичканы все типовые подземные склады и производства. За полтора часа до начала штурма специально созданные отряды начали снимать со стен фармофабрики дальнобойные стерилизаторы; на мясоплантациях спешно отвинчивались со стендов оптические системы резаков, которые тут же монтировались с замораживателями; аварийные службы города обеспечили Братство мощными гравиметами, выбрасывающими из поля действия луча все, имеющее массу больше нейтрино; пошли в ход даже канализационные отвердители и диспергаторы, хотя позже Дон решил, что это уже лишнее – громоздко, неэффективно, неэстетично, для устрашения разве. Главной же изюминкой боевого арсенала кузенов стало юношеское изобретение самого Дона, когда-то влюбленного во все, что делал Фальцетти, – собранные с разных мест по детальке СВЧ-сумасводители. Один такой он успел опробовать раньше, еще до Пэна-Четыре, – итог превзошел ожидания. Единственными недовольными оказались кузены, занятые на их сборке. Они кляли свое бывшее изобретение на чем свет стоит – повальный монтаж сумасводителей оказался делом очень долгим, хлопотным и беспокойным.
Одновременно к складам подгонялся транспорт – часть была реквизирована на верхнем этаже автополитена (они предназначались в основном для доставки людей), часть снята с магистралей производственного горизонта – эти машины были неказисты на вид, но заманчиво пахли всяческой снедью.
Действовали в спешке, почти в беспорядке, но сделали все поразительно четко. В два пятнадцать, за четверть часа до начала штурма, последний сумасводитель был смонтирован и погружен на транспорт для перевозки тяжелых индустриальных роботов. Дон даже присвистнул от удивления, узнав, что этот этап прошел так гладко.
В два тридцать Дон, как уже было сказано, поднял руку ладонью к двери, и по отрядам был распространен новый сигнал – к маршу.
Взревели тягачи, бесшумно приподнялись и тронулись с мест удобные вагоны-бесколески, заполненные кузенами, которые в полутьме подземных горизонтов казались одинаковыми. Дон вместе с Валерио и Витановой втиснулся в микроэкипаж, подогнанный прямо к подземной двери коттеджа. Они воодушевленно смотрели перед собой и молчали. Им не о чем было говорить. И незачем. У них начался новый, скорей всего, самый последний кси-шок.
Правда, назвать это ощущение кси-шоком было бы теперь неправильно. Никакого шока, то есть взрывного перехода в необычное состояние, не было; почти не чувствовалось даже наслаждения единства, которого все доны так наркоманически вожделели; просто постепенно возникло такое обычное, такое естественное единство личностей.
Мысли всех кузенов текли в единстве, каждый думал одно и то же, каждый осознавал свою, такую прекрасную, полную одинаковость, полную связанность с остальными. «Как это, оказывается, приятно, – подумал Дон, – растворить свою мысль во множестве таких же других!» Сейчас он не чувствовал себя главным действующим лицом, но и подчиненным он не был тоже – безупречное, в обычной жизни никогда не достижимое сочетание.
Четыре тысячи триста сорок пять человек. Войско. Братство. То, о чем мечталось, то, что, кажется, и сбылось.