Персональный детектив

А они и так почти бежали уже. Опять возникло то единение. На секунду, сразу пропав. Грозной толпой надвигались на них камрады, бывшие доны, сволочи, они тоже переходили на бег – удивительно огромной показалась донам дворцовая площадь, очень долго перебегать.

«Раньше здесь были белки, вон там, в скверике посредине. Теперь нет. Скоро уже». Стена на стену, мчались они друг к другу, уже руки готовили. Бег захватил их, бег – как когда-то Дона во время детской потасовки захватил нечаянный танец. Это плохо сейчас. Не радость, а ярость должна была наполнять каждого, такая ярость, как на лицах камрадов, как в их позах – ее видно, совсем близко они уже. Совсем. Вон тот на Дона бежал, здоровенный малый, очень самоуверенный, здоровенный малый, румянец через всю щеку. Он бежал прямо на Дона: глядел на него со строгостью и с испугом. Дон не будет обороняться, хотя тот уже сжал свои кулачищи, уже руку стал отводить в беге, – Дон не будет строить блок против удара, плевать на удар, он попросту разорвет этого сосунка в клочья. И хорошо, что единение исчезло, это нормально, теперь каждый своего намечает.

Вот тут оно и случилось. За секунду до того, как две разъяренных толпы должны были слиться, когда уже готовы были посыпаться сокрушающие удары. Внутри каждого – исключением остался только сам Дон – словно произошел взвизг. Каждый вдруг словно вдохнул вместо воздуха горький сгусток непереносимого ужаса; каждый еще на бегу, еще только собираясь схлестнуться с намеченным противником, вдруг панически вытаращил глаза и тоненько, умоляюще закричал. Тела по инерции ударились друг о друга, кто-то упал, кто-то себе в волосы вцепился… искаженные лица… воющая площадь… шевеление под ногами… Всех объял панический, парализующий ужас.

Позже выяснилось – сам же моторола всем желающим и объяснил, – что паническое бегство с площади моторола организовал с помощью простейших радиометодов – они были настолько просты и очевидны, что в те минуты о них никто не подумал.

Прошли долгие страшные секунды, наконец сработал инстинкт (разум молчал, разум был поражен), и уже истошно, смертно вопя, люди стремглав бросились назад, с площади.

– Что… что там еще? – сам себя не слыша в общем реве, сказал Дон, все уже понимающий, но отчаянно не желающий понимать.

Но он понимал еще далеко не все.

Как только площадь опустела (лишь Дон остался на ней), по ней прошла крупная дрожь – не так, как бывает при землетрясении, а так, как будто она была живая.

Удаляющийся грохот шагов. Крики, постепенно стихающие. Дон упал, вскочил, широко расставил ноги, начал балансировать. Значит, все-таки так.

В центре площади появился молодой человек в сверкающем плаще, освещающий лицо сердечной улыбкой. Знакомым баритоном он объявил:

– Знаете, на площади запрещены массовые беспорядки. Вы имеете право только на поединок. Один. Поединок.

И исчез.

И опять по площади пробежала волна дрожи. Постепенно в себя приходя, люди сгрудились по краям. Они невольно ощупывали себя, недоуменно мотали головами, пытались отдышаться.

«Вот оно что». Дон посмотрел на Дворец. Тот сиял на солнце белизной с золотом. «Поединок, значит. Ну, что ж, будет вам поединок!»

– Эй! – заорал он изо всех сил. – Эй ты, Фальцетти! Ну-ка, иди сюда!

Дон боялся, что Фальцетти не примет вызова. Но он, словно только того и ждал, в тот же миг вбежал на площадь – неизвестно откуда. Был он в чем-то то ли спортивном, то ли боевом, не понять – что-то темное, обтягивающее и переливающееся всеми черными цветами радуги. И жабо. И сапоги с клыками в разные стороны. Вот только морду не разрисовал боевою татуировкой, все та же гнусная морда. И ублюдок суетится вокруг.

Фальцетти завизжал самым своим противным, самым дребезжащим фальцетом:

– Я иду, подонок! Я тебя не боюсь! Убийца, дрянь, космолом паршивый, я тебя сейчас уничтожу!

Он кричал, странными, неестественными прыжками приближаясь к Дону. Тот, замерев, ждал посредине. «Ну вот, Фальцетти, ну вот». Он сжал кулаки и зубы, он строго нацелил взгляд. И они встретились.