Персональный детектив

Первая схватка – беспорядочная, жестокая. Как ни странно, немедленной победы Дону она не принесла. Дон, сильный, умелый боец, должен был победить тощего, слабого на удар Фальцетти за секунду, самое большее – две. Тут и разговора не было, каждый увидит, на кого ставить. Позднее Дон попытается оправдать себя тем, что он, возможно, и сам подсознательно не хотел наносить сокрушающего удара – а для Фальцетти только такой и нужен был. Фальцетти брал своим сумасшествием. Он был быстр – намного быстрее Дона, – он вместе со своим ублюдком по-сумасшедшему прыгал вокруг него и с жутким аханьем бил. Дон, несмотря на всю простоту задачи, никак не мог сосредоточиться и ударить в открытое место, хотя Фальцетти, казалось, о защите вовсе не думал – он открывался всякий раз, когда нападал или отскакивал, чтобы приготовиться к новой атаке. Он визжал, подвывал утробно, издавал звуки, классификации просто не поддающиеся. Он зачаровал Дона своим мельтешением, да еще этот ублюдок, под ногами снующий… И он бил. Бил все время, и Дону все время приходилось эти удары блокировать – каким бы слабым бойцом ни был Фальцетти, его удары пугали. От его ударов у Дона болели руки.

Увлеченные боем, они не заметили метаморфозы, происшедшей с дворцовой площадью. Метаморфоза началась еще до того, как был нанесен первый удар. Дрогнув, площадь вогнулась, люди ахнули, подались назад. Затем в центре образовалась плоская арена, на которой и происходил бой, а по краям амфитеатра вырос метровый барьер. Внутри амфитеатра, по периметру, возникли вдруг женские тридэ с мячами и лентами – во время боя они исполняли замысловатый, но чрезвычайно слаженный танец, каким-то непостижимым образом отслеживающий каждое движение сражающихся. За барьером возбужденно грудились кузены, а напротив них – камрады Фальцетти. Не хватало только кричалок, петард и дудок.

Все с чрезвычайным жаром болели каждый за своего. Спроси их кто в то время: «Разве не видите вы ничего абсурдного и унизительного в своем поведении? Ведь все вы шли погибнуть или победить!» – наверное, многие бы проснулись и с ужасом – не наведенным, а вполне естественным – оглянулись по сторонам… и промолчали? Или все-таки, может, не примирились бы, пошли на смерть, но не против Фальцетти, а против того, кто умудрился их так унизить – самого стопарижского моторолы? В сослагательном наклонении много чего можно наговорить.

Но никто их ни о чем, естественно, не спросил, они остались болельщиками.

Не все, правда. Валерио стоял среди них мрачен, засунув руки в муфту своего синего свитера. Витанова нервничал. Он, конечно, не желал победы Фальцетти, но как же ему сейчас не хватало Глясса! Одурманенный Скептик шел вдоль барьера, пытаясь его сломать. Какой-то лысый кузен грудью пал на барьер, охватил ладонями голову. Кто-то маленький, черный, юркий прорывался сквозь толпу от площади прочь – на лице его стыд и горечь. Кое-кто еще кое-что пытался предпринимать. Но напрасно – азарт спортивного состязания овладел массами.

– Победит наш Дон, куда против нас этому мозгляку!

– Эх, вот сейчас бы и бить! Что ж он?

– Смотри!

– А, не нравится, гляди, как отскочил!

– Ну, давай же, давай, Дон, ну, пожалуйста, Дон, милый!

Наконец Дон изловчился и ударил Фальцетти ногою в пах. Тот, отброшенный ударом назад, упал и сложился вдвое.

– Добивай, добивай! – орали кузены.

– Беги! – слышалось от камрадов.

Дон прыгнул на Фальцетти ногами, но тот успел откатиться в сторону, жутко при том визжа. Вскочил торопливо и, согнувшись, с поля боя помчал, ублюдок побежал следом. Кузены улюлюкали, камрады молча встречали своего босса, схватили под руки, куда-то уволокли.

Дон, победитель, неторопливо двинулся в сторону Дворца. На ходу повернулся к Братству и подал рукою знак – все за мной.

Тут в центре площади снова возник тридэ моторолы и торжественно возвестил:

– Ввиду явного преимущества победа присуждается Доницетти Уолхову! Бой считается завершенным. До решения судей о дате боя-реванша просьба всем разойтись.

И опять площадь заволновалась. Сгладился барьер, выросли удобные кресла, вогнутая чаша вновь стала плоской поверхностью. Дворец распахнул расписанную золотом белую дверь; камрады, поддерживая с обеих сторон своего диктатора, молчаливо хлынули внутрь. Торопливо разошлись по своим делам многочисленные зеваки. Теперь площадь окружали только кузены; в ее центре, словно прилюдно раздетый, понуро стоял Дон. Рядом с ним вдруг забил веселый пенный фонтанчик. Послышалось чириканье птиц. И, показалось ему, даже солнце стало припекать больше, хотя уж солнцем-то моторола никак управлять не мог. Дон увидел красивые старые здания, увидел родное в темных прожилках небо, людей перед площадью, со стыдом на него глядящих…

– Это всё, – сказал он себе. – Это всё. С самого начала надо было против моторолы искать оружие. Это всё.

Он повернулся и пошел вон с площади, что-то непонятное бормоча. К нему приблизился Валерио, сказал:

– Слушай-ка, Дон!

– Я знаю, Лери, знаю, но все потом.

– Слушай-ка, – повторил тот. – Дальше так нельзя. Это бессмысленно. Уйдут от тебя люди.