Персональный миф. Психология в действии

Вернулась молдаванка. Она постучала в дверь тихонько, возвещая, что всё встали и в красном уголке ей находиться неловко. Оказывается, прошло уже два часа. А нам показалось, что одна секунда…

Во всём, что с нами происходило тогда, было что-то правильное. Красиво раскручивались смолистые тополиные почки в розочки из крошечных листьев, ведь любовь приходит весной. Алеша казался мне очень красивым со своими вьющимися тёмными волосами и почти чёрными глазами. Ныне генеральский сын, он в своё время наездился по гарнизонам. И спартанский дух чувствовался в его сдержанности, неутомимости, точности и чувстве долга. Он оказался аж на четыре года меня моложе и был всего лишь двадцатилетним. Но настоящий мужчина не просто сформировался, но и окреп в нём. И дело не в том, что у него фигура, как у спортсмена, с рельефными мышцами. Он не был похож на героя боевика или на военного, потому что во всех жестах его было какое-то почти естественное изящество. Оказалось, он много лет занимался танцами и горными лыжами, поэтому так умеет двигаться легко, несмотря на рост под два метра.

От мамы, читавшей в институте литературоведения студентам лекции по русской литературе, он унаследовал любовь к чтению и густые, прямо-таки тенистые ресницы. Конечно, шутить он умел, был остроумен и говорил хорошо. Но какая-то глубинная серьёзность, надёжность и уверенность в том, что у него всё получится, преобладала над внешностью.

Самое интересное, что впоследствии все мужчины мои либо танцами, либо горными лыжами занимались тоже. Вообще, я поняла, что жизнь, если ты пропускаешь шанс с подходящим тебе человеком, предоставляет его ещё пару раз. И хоть один, да использует человек. Так что Алёша, Рамаз и Дато были одного типа мужчинами: сыновьями из хороших семей, красивыми и успешными, но ищущими любви, а не выгоды от брака. И уйдя по уважительным причинам от двух первых, я всё же осуществила свой шанс с Дато. Но тем утром я ещё не знала, что Алексей – генеральский сын.

Когда на следующий день Алёша потащил меня знакомить с родителями, я поняла, что в нём много от отца и он схож со старшим братом Сергеем. Эти трое были будто актёрами, играющими одну и ту же роль, растянутую во времени. На его маму была похожа… я!

Правда, до того, как меня перекрасили в Мальвину. Увы, образ девушки с голубыми волосами не был выбран мной сознательно. Просто, готовясь к вечеру, я забежала в парикмахерскую, чтобы обесцветить корни, прямо перед тем, как Алёша должен был за мной заехать. А парикмахерша захотела сделать мой, как она выразилась, слишком белый цвет волос более естественным. Когда она смыла краску, они оказались ярко-голубыми. Конечно, в природе этот цвет неба и моря вполне естественный, а вот на людях в СССР встречался крайне редко. Я смеялась сквозь слёзы, понимая, что сейчас подумает о невесте сына товарищ генерал. Но время поджимало, и я отправилась на станцию метро, где мы должны были с Алёшей встретиться, то смеясь, то плача. Он меня уже ждал. И глаза его загорелись не осуждением, а восхищением при виде того, как подсиненные волосы гармонируют с сине-серыми глазами. Мы ехали в метро, Алёша оберегал меня двумя руками и сделал мне официальное предложение.

– Ты такая, что я знаю, что другой такой не встречу никогда. Ты моя. Не обращай внимания ни на что и ни на кого, даже на то, что мне меньше лет. Нам надо пожениться, иначе мы всю жизнь потом проживём с чужими. Со мной раньше никогда не было такого и уже не будет, чтобы я вдруг всё в мире начал понимать, даже твои мысли. Помнишь, вчера, когда мы гуляли в дождь, в полукруглом окне в эркере стоял человек и смотрел на нас. И я понял, что, если он сейчас глаза закроет, всего-то лишь опустит веки, исчезнем мы – исчезнем для него. Если ты уедешь, мы исчезнем друг для друга, а для меня это всё равно, что умереть.

У меня стало так нехорошо на душе, потому что я подумала о том, что если я останусь в Москве, то моя мама с астмой и нелёгким характером останется совсем одна. Пока она как-то ходит, но её преследуют травмы из-за хрупкости костей, что будет, если я уеду в Чехословакию с Алёшей, а с ней что-то случится – она ж такая: ни врача не вызовет, ни соседей, с которыми всегда обращалась надменно, не позовёт на помощь. Она гордая, упрямая, сварливая. Но моя. И, как полагается дочери, я люблю её сильно. Всё же я её единственная надежда и опора. И хотя она не просто отпустит меня замуж, а будет гнать, то всё равно я не могу её бросить. Это всё равно как не подобрать раненого на поле боя только потому, что с ним трудней идти и он разрешает оставить его умирать.

У всех есть долг перед родителями. Но у меня он основан на том, что моя мама не уживётся ни с кем. И придётся нам жить вдвоём. Она тянула меня без отца, даже личную жизнь не устраивала больше после той неудачной попытки.

Алёша отодвинул моё лицо от своей груди и сказал, будто я не молчала всё это время:

– Я почему-то понимаю, что в твоём отношении к матери много горечи. Но нам нужно сейчас не думать о семье. А потом всё как-нибудь устроится.