Персональный миф. Психология в действии

– Хорошо, но дайте мне ваш личный телефон, пожалуйста (теперь он выговаривал слова особенно тщательно, чтобы я больше не смеялась над ним).

Я дала телефон. Точнее, визитку, где значился мой рабочий адрес газеты «Караван» и личный тоже. Но он позвонил в тот же вечер, причём одновременно по телефону и в дверь…

Тогда, когда мы ещё об этом и не слыхивали, у Фредрика – в тот момент двадцатитрёхлетнего парня, уже был спутниковый телефон – подарок тестя. Но он им не козырял, просто он приехал на девятый этаж интуитивно – не на всех дверях были номера. Но мою он уже нашёл и сообщил по телефону, что стоит и смотрит на подкаблучницу (у меня на двери вообще-то гвоздиками выбита подкова). Я от этого неправильного, но редкого слова прыснула и открыла дверь. В лицо мне пахнуло дивным ароматом. Как оказалось, пришёл гость с букетом лилий.

– Я заскочил по дороге в аэропорт поблагодарить вас и выпить чаю. Вы же сказали, что мы выпьем с вами чашку чая? – Он спокойно, как к себе домой, вошёл в квартиру, снял ботинки – хотя на Западе так не делают, но, видимо, короткая жизнь в Москве дала ему этот ментальный опыт. И по этой же, наверное, причине прошёл сразу на кухню. А я оглушённо соображала, выдержит ли моя небольшая ваза такой громадный букет.

Фредрик уселся поудобнее на шаткой табуретке и своими рекламно-белыми и крупными зубами впился в недоеденный бутерброд с солёным огурцом, глядя искоса на мою реакцию и улыбаясь очень интимно. И был при этом таким красивым, что казался нереальным.

А я взяла за дверью в кухне трёхлитровую банку и налила в неё воды. Когда цветы были установлены совместно на столе, наши руки скрестились не то и в правду нечаянно, не то специально, и он погладил пальцем запястье, словно извиняясь. У меня защекотало в горле от этого лёгкого прикосновения.

Я очень растерялась. У меня в гостях и правда была Галя. Собственно, не столько в гостях, сколько на постое, раз она приехала в Алма-Ату в командировку от своей джамбульской газеты. Галя к тому же за время, что мы не виделись, стала буддисткой и ещё более странной, чем когда мы учились. Ей стало присуще выражение чванливой святости, она в тот момент, как пришёл Фредрик, читала мантры в дальней комнате и на звонок в дверь даже не прервалась, чтобы полюбопытствовать, кто пришёл.

Я открыла дверь в майке и шортах – как сидела на кухне. И обстановка в доме была не самая парадная. Мы только что закончили ужинать, и я как раз только что домыла посуду, на столе и на полу были крошки.

Но, несмотря на тот шик, с которым он был одет, Фредрик как-то органично вписался в мою кухню со старыми табуретками и белой гедеэровской стандартной мебелью не первого года – и даже не двадцать первого – пользования.

Он пил чай и ел бутерброд с солёным огурцом так, будто привык это делать каждый день. Он рассказывал мне, что отец его в Швеции известный журналист. И в своё время даже отсидел в тюрьме пару месяцев за призыв в прессе «поладить с СССР и лучше продавать им станки, чем они придут их завоевывать».

И ещё он говорил, что всегда хотел быть богатым, потому что мать-француженка вечно пилила отца за то, что ей не хватает денег. Родители развелись, когда оба брата подросли. И Фредрик женился на дочке босса, чтобы стать богатым, хотя эта красивая и сексуальная девушка уже с шестнадцати лет алкоголичка. Он думал, что для него это неважно, но теперь жену ему жаль, он испытывает к ней нежность, но их брак обречён – она не хочет иметь детей. Да и…

– А ты хочешь от меня детей? – серьёзно, глядя в глаза, спросил Фредрик.

– Конечно, ты красавчик, но мало сказать, что мы мало знаем друг друга и… – я не успела договорить, когда он просто впился в мои губы поцелуем. Он целовался очень властно, умело, поднимал мои груди вверх поочередно, а потом, гладя шею рукой с одной стороны, с другой стал её лизать, едва прикасаясь к коже. Это было так неожиданно, что по позвоночнику у меня пробежала искра, которая ударила ему в голову. Он застонал и задрал майку – тем более что дома я никогда не ношу бюстгальтер. Он проделал дорожку языком от пупка к каждой груди, и я затряслась мелкой возбуждённой дрожью. Потом он поцеловал меня в пупок и усадил на пол в кухне, потому что ноги у меня подгибались. Я только ахала от неожиданности его движений. И смотрел он так нежно и тягуче, что мне захотелось погладить его по голове. Руки запутались в крупных кудрях. Вот уж везёт мне на чернявых и кудрявых, начиная с Алёши. И когда я это сделала, он замер, как будто никто никогда его не гладил по голове и этот жест его изумил. Он в рывке поднял меня, посадил на кухонный стол и, расстегнув мои штаны, спустил брюки и вошёл в меня так порывисто и искренне, смотрел так серьёзно и волновался больше меня.

Я снова погладила его по голове обеими руками, и он зажмурился, улыбаясь, и начал двигаться во мне, нарастая.