Вера в силу и покровительство почитаемых деревьев нашла широкое отражение и в образных пластах карельского языка, особенно в различных фразеологизмах[223]. Про недотепу говорили olet lep"an t"ohl"o (ты ольховая растяпа); про легкомысленного человека – huabamieli (осиновый ум); про упрямого – oled gu koivuine curku (как березовая чурка); про вековуху – kassu kadajine, perze ped"ajine (коса можжевеловая, задница сосновая); про бедняка – kodi on korves, perti ped"aj"as, elot ok-sal (дом в глухом бору, изба на сосне, пожитки на суку); про здорового и крепкого человека – on ku honkan runko (как ствол сухостойной сосны); про горько плачущую – itk"oy ku koivu koaduu (плачет как береза клонится). Во многих устойчивых выражениях сохранились отголоски не только архаичного поклонения деревьям, но и признания родственных отношений с ними. Внебрачного ребенка называли kataikon alta l"oyvetty (под можжевельниками найденный); про человека, который не был родственником – vi"ar"an koivun kautti on heimolaini (родственник через кривую березу). Аналогом русской пословицы «Яблоко от яблони недалеко падает» является карельская «Kandoh i vezat kazvetah» (По пню и побеги). Когда человек умирал, карелы говорили m"ann"a m"att"ah"ah (уйти под кочку) – в данном случае кочка (как и пень) обозначает вход в потусторонний мир, в подземное царство; а похоронить означало panna kahen ped"aj"an v"alih (положить между двух сосен). Выражение d’oga haabu hammastaa (каждая осина кусает) означало «все обижают». Когда с человеком надоедало возиться и уже было все равно, что он будет делать, говорили: meng"ah hot’ huobazeh kandoh ocin (пусть уходит хоть в осиновый пень лбом), meng"ah hot huabazeh kuuzeh (пусть уходит хоть в осиновую ель), hos kuivah kuuzeh kohokkah (хоть на сухую ель пусть залезет), m"ann"a hot’ honkah ocin (идти хоть в сухостой лбом). Полное безразличие к происходящему означало выражение: vaikka honkie taivahasta satakkah (пусть хоть сосны с неба падают).
У карелов, как и у всех народов, в древности широко был распространен культ отдельных деревьев. Особенно почитались береза, ольха, сосна; одним из самых священных деревьев считался можжевельник. Хотя с осторожностью и почтением надо было относиться к любому дереву, ибо «Et tiija el"aes, mis puus piru istuu» (Не знаешь, живя, в каком дереве черт сидит).
Отголоски этих верований сохранились до наших дней. В Ведлозере в 1997 г. был записан рассказ о том, как заболела одна женщина. Причиной послужило то, что она ходила растрепанная, с неубранными волосами и несколько волосинок унес ветер (tuulen selg"ah pe"astih). В данном случае и ветер воспринимается как живое существо, могущее целенаправленно схватить волосинки, неслучайно по-карельски дословно говорится, что они попали «ветру на спину». «Волос как попадет на ветер, поди знай, на какое дерево попадет. Попадет там два дерева каких-то стоят так рядышком. И вот их ветром так качает, скрипят, тогда так и жить будешь, скрипеть. Раньше умрешь». Волос в фольклоре всегда воспринимается как средоточие жизненных сил, плодовитости, счастья, удачи, здоровья[224]. В южнокарельских эпических песнях посредством проглатывания волосинки героиня может даже забеременеть. Далее в быличке рассказывается, что пришлось женщине идти в лес и срубить одно из деревьев. А после этого: «И скрип раздался: „Ты моей жене голову отрубила“. Одно дерево осталось стоять, а другое она срубила. Вот… И деревья, видимо, живые… Раньше так было» (110).
Большое внимание происхождению деревьев уделяют лечебные заговоры, причем в них тесно переплетены языческие и христианские верования.
Человек согласно анимистическому мировоззрению боялся бесцельно «обижать» деревья, считая их живыми. В то, что у растений и деревьев есть душа, верило большинство народов. Так, древние германские племена считали, что раненое топором дерево уходит из леса. Туземцы на реке Конго ставили сосуд с пальмовым вином у корней деревьев, чтобы они могли утолить жажду[225]. Особенно широко действовал этот запрет в летнее время, когда люди наиболее часто бывали в лесу. Согласно карельским верованиям, пастухам, заключившим договор с лесом или его духами, было запрещено есть ягоды и грибы, ломать ветки у деревьев.
Еще А. Афанасьев подметил, что в русском языке одним словом обозначается то, из чего произрастает и дерево, и человек – «семя»; в результате созревания и растения, и люди производят на свет «плод»[226]. Все это является средоточением жизни, неслучайно в карельских эпических песнях девушка беременеет, съев ягодку (чаще всего брусничку)[227].