Персонных дел мастер

«А куртизан-то мой стареет, зарится на молоденьких!» — встревожилась Оржельская. Но в эту минуту вошел фон Витцум и остолбенел от изумления. Он, как лютеранин, слышал, конечно, что у этих папистов в монастырях всякое бывает, но чтобы лицедейство у распятия!

— Вы, как всегда, некстати, Витцум! — упрекнул своего камергера и казначея король.

— Там русский посланник, ваше величество.

— Пусть подождет. Мы дослушаем Перголези.

Снова полилась чудесная музыка. Август блаженно

зажмурился. Он слышал эту вещицу в Венеции, во время своего первого путешествия по Европе, устроенного ему отцом в образовательных целях. Был тогда погожий апрельский денек, соленый ветер Адриатики приносил морскую свежесть, он убежал на прогулку один, без свиты, и прямо на площади какие-то уличные музыканты исполняли эту вещицу. Рядом с ним оказалась пышногрудая молоденькая венецианка, точно сошедшая с полотен Тициана, и под эту музыку они познакомились. И эта музыка, и тот вечер так опьянили тогда Анжелику, что она сама пригласила его, шестнадцатилетнего принца, в свою скромную квартиру. А потом некстати вернулся раньше времени ревнивый муж-нотариус, и, чтобы спасти честь дамы, молодой принц в кафтане и башмаках сиганул с третьего этажа прямо в канал. Наутро об этом происшествии заговорила вся Венеция, и муж дамы хотел вызвать его на дуэль. Но Сенат республики на неделю запретил все дуэли, оберегая жизнь принца. Счастливое было время. Перголези, Перголези! Но вот концерт и закончился.

— Представьте, ваше величество, в прошлом году меня посетил шведский король Карл. Перголези не произвел на него никакого впечатления! — рассмеялась Оржельская.— Он заявил, что ему нравится не итальянская музыка, а музыка пуль!

— Опять эта политика! — досадливо поморщился Август. И, хлопнув в ладони, распорядился Коломбину убрать до вечера, русского посланника впустить. Вслед за тем галантно поклонился Оржельской — ничего не поделаешь, Жаннет: политика — забота королей!

Князь Сонцев вошел как последний аккорд блистательного концерта Перголези: сияющий, в блестящем золоченом кафтане, новеньком завитом парике, обсыпанном тончайшей рисовой пудрой, в атласных штанах, шелковых чулках и в башмаках на высоких красных каблуках.

— Да это не московит, это какой-то любимец и баловень Версаля! — невольно вырвалось у Оржельской.

— А он и прожил там десять лет...— шепнул ей на ухо Витцум.

«Давно ли эти русские мужланы и шага не могли сделать в своих тяжелых варварских одеждах, спорили из-за каждого поклона перед иностранным монархом, словно в поклонах суть дипломатии. А теперь ишь какая позитура! — с тайной досадой про себя отметил Август.— И умен. Когда надо, горд, когда необходимо, любезен. Ка-ков-то он будет сейчас? И привез ли он царские ефимки?» Август поднялся, сделал шаг навстречу Сонцеву, заставил себя улыбнуться, пригласил за кофейный столик для беседы.

— Как поживает брат мой, царь Петр? Ждем его с обещанным русским сикурсом. Где он, когда и куда прибудет?

Прежде чем ответить, Сонцев вопросительно взглянул на красавицу монахиню. Август прервал этот вопрос широким жестом:

— У меня нет секретов от Жанны Оржельской!

Наградой ему был такой лучистый взгляд, что Август

прижал руку к сердцу. Сонцев отвесил любезный поклон Оржельской, беспечно ответил:

— Благодарю вас, ваше величество! Мой государь здоров. На словах велел передать, что русский сикурс в Польшу под командованием фельдмаршала Огильви будет послан в Гродно.

— Отчего в Гродно, а не во Львов? — досадливо перебил Август.

— Потому что дорогу на Москву государь почитает при нынешних обстоятельствах наиважнейшей и сам будет находиться при армии.— Сонцев с тайной насмешкой наблюдал, как кровь кинулась в лицо королю, хладнокровно подумал: «Ждали, наверно, что в армию Огильви передадут под команду саксонских горе-генералов...»

Оржельская прервала затянувшееся неловкое молчание, спросила:

— А что, правда, ходят слухи, будто король Карл вновь идет на Львов?

— Король Карл не любит входить дважды в один и тот же город! — рассмеялся Сонцев.— Из Львова шведам уже нечего увезти, кроме вас, прекрасная графиня!

Оржельская вспыхнула то ли от гнева, то ли от комплимента.

— И к тому же,— продолжал Сонцев,— король всегда выступает против наисильнейшей армии. А из союзных войск наисильнейшая — русская армия.

И, обернувшись к Августу, Сонцев нанес новый удар:

—. Единственно, чего нам не хватает, ваше величество, так это вашей прославленной кавалерии. Мой государь повелел передать вам, что он ждет вас в Гродно.

— А если я не согласен? — Август решил отбросить в сторону всякую дипломатию и идти напролом.

Сонцев ответил учтиво, но с легкой усмешкой:

— Мой канцлер просил передать вашему величеству, что деньги для вашей полевой казны господин фон Витцум может получить только в Гродно,— И, обратившись к Оржельской, любезно добавил: — Вкусный у вас кофе, графиня. Я слышал, что в Польше такой кофе можно достать только через Данциг, а там сейчас Лещинский.

Он с видимым наслаждением допил кофе и только тогда встал и вновь склонился в изысканном поклоне: