Персонных дел мастер

— Что прикажет передать ваше величество моему государю?

Август встал и ответил с королевской важной медлительностью:

— Передай, что буду в Гродно через месяц.— Но, перехватив отчаянный взгляд фон Витцума, красноречиво напоминающий о пустой королевской казне, поперхнулся и угрюмо добавил: — А может, и через неделю...

— Вот наглец! — заметил Август, как только дверь закрылась за Сонцевым.

— Но какова позитура! — восхитился фон Витцум, который был не только казначеем и камергером своего короля, но и доверительным лицом Сонцева.

— Очень решительный и опасный человек! — доложила тем же вечером Оржельская своей давней подруге, княгине Дольской.

Дом овдовевшей княгини, заставленный католическими распятиями, гораздо более напоминал монастырь, чем то заведение, в котором властвовала пани Оржельская. Княгиня Дольская, по первому мужу жена богатейшего магната Речи Посполитой князя Вишневецкого и мать гетмана литовского Михаила Вишневецкого, была фанатичнейшей католичкой. Амуры для нее давно кончились — осталась только святая апостольская церковь и политика во славу этой церкви.

— Сонцев собирается, насколько я поняла,— добавила Оржельская,— завернуть по дороге в Гродно к Яблонским. Будет уговаривать этого спесивого магната держать русскую сторону, а не связываться со шведами и королем Станиславом.

Княгиня слушала болтовню подруги с видимой рассеянностью. Но тем же вечером из угрюмого особняка

на, Замковой улице вылетели два гонца с известием о новых переменах в стратегии союзников. Один из них мчался в Варшаву к Карлу XII, другой направлялся в Гданьск, к королю Станиславу Лещинскому. и

Визит к Яблонским княгиня решила нанести сама. В старинном тяжелом рыдване, принадлежавшем еще ее первому мужу Вишневецкому, княгиню сопровождал маленький юркий человечек в партикулярном платье и с незапоминающимся лицом. Фамилия его была Зеленский. Числился он секретарем княгини, но служил верой и правдой только ордену иезуитов.

Рыцарский турнир

— Итак, мой Бочудес, знаешь ли ты, зачем мы едем к Яблонским? — Сонцев посмотрел на Никиту хотя и не без насмешки, но с явным расположением.

Бочудесом же Никита стал, когда судьба завела их вдвоем с князем в Киев. Сонцев расположился тогда на подворье у своего старого знакомца, ректора знаменитой Киевской духовной академии Феофана Прокоповича. Были у него секретные дела с генерал-губернатором Киева Дмитрием Михайловичем Голицыным, беспрестанно встречался он тайно с наезжавшими в Киев волохами и турками, и для встреч этих Никита не был ему нужен. Жили они в Киеве весьма долго, и Никита успел обегать и осмотреть весь город, а вечерами один маялся в отведенных Сонцеву покоях. Здесь его и застал как-то сам хозяин дома, зашедший было за князем. Узнав, откуда Никита родом, Феофан Прокопович пришел вдруг в восхищение и долго и подробно расспрашивал его о Новгороде. Под конец и сам разошелся, стал говорить о единстве славянского мира и о том, что, по русской истории, Киев и Новгород — города-побратимы. Феофан поведал в тот вечер молодому драгуну об Италии, ее городах и музеумах с чудными картинами, где он сам побывал. Глаза Никиты разгорелись, и, сам не зная почему, он разоткровенничался и признался, что хотя и подновлял в Новгороде уставные лики, однако же. пробовал писать и картины в итальянском духе.

Тогда Прокопович пригласил Никиту в свой кабинет, и Никита ахнул; На стене ректорского кабинета, уставленного тяжелыми учеными фолиантами, блистала картина, на коей голая девица возлежала посреди чертогов, а на нее лился золотой дождь.

— Это Даная! — пояснил благодушно Прокопович,— В оную девицу влюбился когда-то древний греческий бог Зевс и проник в ее естество в виде дождя золотого. Сожалею, но картина сия только копия с работы знатного голландского мастера Рембрандта. О подлиннике же и не мечтаю.

Прокопович долго еще в этот зимний вечер рассказывал восторженно внимавшему Никите об итальянских мастерах Возрождения и голландском чудодее светотени. От него Никита впервые услышал о Тициане, которому сам император Карл V подал выпавшую кисть, обворожительном Рафаэле, о благородном Микеланджело, знаменитом Леонардо да Винчи.

Ученый хозяин имел чудные гравюры и эстампы и позволил Никите брать книги из своей богатой библиотеки. Вот когда и пригодилась Никите дедушкина грамота.

Однажды Сонцев застал своего секретаря заснувшим над книгой с итальянскими гравюрами. А наутро у них нежданно вышел ученый спор.

— Что ваши с Прокоповичем старые итальянцы! — смеялся Сонцев,— Модная школа — это французская школа! Мансар, Лебрен — создатели седьмого чуда света — Версаля. А в живописи и портрете — конечно же несравненный Ларжильер.

На спор явился хозяин, и скоро Сонцев и Прокопович от картин перешли к книгам и знатным философам: англичанам Гоббсу и Локку, здравствующему в Германии Лейбницу. Никита как завороженный слушал...

Сонцев незаметно подтолкнул Прокоповича:

— Смотри-ка; нашему-то юному философу новгородская ворона в рот залетит!

Прокопович заступился за Никиту:

— Да твой секретарь и сам рисует, и бойко, скажу, рисует.