Перстень Борджа

— Хорошо, в таком случае я сама отправлюсь в Рим и сама обо всем расскажу Его Святейшеству, — сказала герцогиня-вдова. — Разумеется, вы губернатор Страмбы и вправе не дать мне карету и лошадей; не важно, я отправлюсь пешком. Я не привычна утруждать себя ходьбой, но это ничего: убеждение, что я поступаю правильно и что с моею помощью этот архиразбойник будет стерт в порошок, придает мне силы. А коли моих сил недостанет, я поползу на коленях по пыли и прокляну всякого едущего в сторону Рима, кто не заметит меня, не расслышит мольбы взять меня с собой. И если бы в Риме привратники Его Святейшества испугались моего убожества, я день и ночь и снова, денно и нощно, и так сутки за сутками, буду преклонять колена пред его резиденцией, пока он сам не позовет меня к своему престолу, и тут уста мои разверзнутся, и я ничего от него не утаю, а под конец скажу: вот что я решилась поведать вам, Ваше Святейшество, предав себя Вашей власти и Вашему святому гневу, невзирая на то, что в готовящееся преступление втянут даже столь близкий мне человек, которого я называла племянником: это осыпанный вашими благодеяниями, возведенный в кардинальский сан молодой граф Джованни Гамбарини.

Вдовствующая герцогиня умолкла и с улыбкой взглянула на обливавшегося потом молодого кардинала.

— Ну как? — спросила она. — Вы все еще настаиваете на своем?

— Не настаиваю, — простонал он.

— И предпочтете отправиться в Рим вместо меня?

— Да, я поеду, — едва слышно прошептал Гамбарини.

ПРОФЕССИОНАЛЫ

Акция «Кукань», к вящей для нее славе, не осталась приватным делом, предметом споров и бесконечных обсуждений одной лишь вдовствующей герцогини и молодого кардинала, ибо неравные партнеры, после продолжительных дебатов, нарушавшихся и затягивавшихся возникавшими порой всплесками отчаянного, но тщетного кардинальского упрямства, кое-как пришли к согласию касательно ведения дела, поскольку знать как бывает важнее, чем знать, что именно будет. Ну, а ученый аскет, выслушав и взвесив все обстоятельства, к безмерной радости молодого кардинала, признал обоснованность его ужаса перед всемогуществом и вездесущностью графа ди Монте-Кьяра и пред беспредельностью действия его карающей десницы:

— Человек, — сказал Луго, — который у нас на глазах, то есть на глазах представителей курии, сумел вложить угрожающие записки в булочки и карманчики нашего Illustrissimus'a и напугать его до смерти, — это вам не маменькин сынок и никак не вертопрах.

— Самым надежным, — сказал патер Луго молодому кардиналу во время переговоров с глазу на глаз, имевших место ночью после возвращения Гамбарини с острова Монте-Кьяра, вслед за тем, как ученый аскет отверг за нереальностью и невозможностью темпераментное требование вдовствующей герцогини тотчас отправить кардинала в Рим, — так вот, самым надежным было бы уведомить Его Святейшество о заговоре Куканя письменно, но это затянуло бы или совсем погубило дело, поскольку пока папа, не знающий обстановки в Страмбе, решился бы что-либо предпринять, если вообще на что-нибудь решился, прошло бы несколько недель, если не месяцев. Этого нельзя допустить ни в коем случае; дело нужно обсудить на месте, быстро и без письменных свидетельств.