Перстень Григория Распутина

Когда я узнал, что в той самой квартире на Красноармейской проживает доктор Алексей Родионович Ситников, точнее, проживал, все встало на свои места в той давней истории. Да еще и перстень пропал. Спираль истории совершила свой очередной виток. Но теперь уж было абсолютно ясно, что фамилия убийцы Григорьев, – печально улыбнулся Валентин Семенович. – А тут и ваша внучка с перстнем. Это уж был настоящий каприз судьбы. Ваша внучка два дня назад познакомилась с сотрудником Комитета, ведущим дело об убийстве доктора Ситникова. Она показала ему перстень, он его сразу же узнал. Круг на этот раз замкнулся. Надеюсь, навсегда.

– А как же Ситников? Ведь он убил отца! – вскинул голову Сергей Борисович.

– Да. Похоже на то, – согласился с ним молчавший до сих пор капитан Филатов. – Но как об этом узнали вы? Я так полагаю, что ваш отец никогда не рассказывал вам историю перстня.

– Не рассказывал. Мы не были близки, – согласился Сергей Борисович. – Да и вообще я мало интересовался его жизнью, а он нашей. Жил отстраненно, словно сосед. И про убийство его я не очень-то думал. У меня тогда шла своя бурная жизнь. Молодость эгоистична, – горько заявил он. – Но когда мы с сестрой выросли, мать к тому времени уже замуж второй раз вышла, бабушка с дедом умерли, мы решили разменять нашу огромную квартиру на Желябова. Нам всем хотелось свободы и независимости. И вот перед переездом мы разбирали книжный стеллаж у отца в кабинете, книг было много, часть была узко специальной, никто их тащить с собой не хотел, и вот, разбирая, что годится в макулатуру, я нашел его записную книжку, довольно старую, спрятанную в потайную нишу. Мне показалось интересным, что так тщательно мог скрывать отец? Я пролистал ее, в глубине души надеясь найти указания, где спрятаны деньги или фамильные сокровища, а наткнулся на историю перстня. Отец писал, что он волшебный! – с ироничным смешком проговорил Григорьев. – И приводил примеры из жизни Платоновых и своей. Но главной целью его записок, как мне кажется, было оправдание собственных поступков. Видно, совесть его мучила. Книжку я сжег, про перстень забыл. Я был молод, счастлив, уверен в том, что в моей жизни и без волшебства все сбудется. – В голосе Григорьева звучала неприкрытая едкая горечь. – Вспоминать о перстне я стал лет через десять, когда дела мои в театре пошли неважно. И чем больше у меня неудач в жизни случалось, тем чаще я о нем думал, почти грезил.

– И тогда вы решили разыскать Ситникова, чтобы вернуть перстень? – подтолкнул его в нужном направлении капитан.

– Нет. Я даже никогда не задумывался о том, что перстень вернулся в это семейство, тем более к какому-то Ситникову, про него в книжке ничего не было, – удивленно взглянул на него Сергей Борисович. – Просто жалел о его утрате.

– Как же тогда вы вышли на Ситникова?

Григорьев взглянул на него колким, неприязненным взглядом, но потом вдруг как-то скис, словно махнув на все рукой. Сдаваясь.

– Случайно. Лет десять-пятнадцать назад жена проходила обследование в центре Алмазова, там я его и увидел. Точнее, не его, а перстень. Мы стояли у стойки, ждали карточку, а тут подошел какой-то врач, положил руку на стойку, и я словно заледенел весь. Перстень. Отцовский. Тот самый. Врач ушел, а я стою, пошевелиться не в силах. Потом пошли на обследование. Вернулись домой. А я все думаю. Месяц, наверное, прошел, прежде чем я снова в центр поехал. Даже не знал, как тот врач выглядит, у которого отцовский перстень на пальце. Тогда еще не так строго с охраной было, приехал в Алмазова и ходил по коридорам, на руки всем глядел. То там посижу, то здесь. Долго так ездил, а зачем, и сам не понимал.

Жена даже стала думать, что я на старости лет любовницу завел, – усмехнулся Григорьев. – Был за мной по молодости такой грешок. Баб очень любил. Да, впрочем, в нашей среде бабы и водка – главное зло. Да.

– Так как же вы Ситникова разыскали? – поторопил его капитан.