Перстень на пальце

Морщась от боли, Кесков выжидал, гадая, чем ему грозит все это. Он узнал Глеба. И был несколько ошарашен его появлением. Потому что, увидев его, сразу скумекал, чем вызвано нападение и захват, и был немало напуган этим. Его мгновенно напряг вопрос, что известно Корозову? Совсем недавно он был совершенно уверен, что делал все без помарок, не давал повода для подозрений в свой адрес. И на тебе! Влип, как кур во щи. Но где, в чем прокололся? В голове молниеносно пролетели все события. И он не почувствовал нигде прокола. Нигде не выходил из берегов. Все делал ювелирно, с оглядкой, проверкой, перепроверкой. Однако раз Корозов тут, значит, все-таки где-то наследил, или подельники подставили. Притих, ожидая вопросов, чтобы понять, что известно Глебу. Но Корозов молчал, и это молчание пугающе кололо под лопаткой у Кескова. Наконец, Глеб выговорил:

— Рад ли ты, что мы встретились еще раз?!

— Вот не предполагал увидеть тебя! — ответил он. Прищуренные глаза с плохо уловимыми зрачками моргнули. Кесков старательно скрывал волнение. — Может, был бы и рад, но не в такой обстановке.

— Не паясничай! — оборвал Глеб.

— Зачем весь этот маскарад? — как можно спокойнее спросил Андрей, хотя чувство опасности сжало грудь. — Ты ничего не напутал?

— Маскарад? — напружинился Глеб, раздражаясь спокойствием Кескова. — Не запутайся сам! Я распутывать не стану! У меня нет на это времени!

— Что все это значит? — буркнул Кесков, упорно дожидаясь разгадки.

— Это значит, я жду от тебя правдивых ответов! — сказал Глеб. — У тебя два варианта: или я сниму с тебя наручники или закопаю глубоко вместе с ними!

— О чем речь? — под ложечкой у Андрея закололо.

— Где Ольга? — Корозов упер взгляд в прищур глаз Кескова.

Плохое предчувствие мелькнуло у Андрея, хотя на лице было удивление:

— Откуда мне знать, где твоя жена? — он завозился, мотая головой и все больше страшась своих опасений. Корозов спрашивал его так, будто точно ведал, что он владеет информацией. Но от кого Глеб мог это узнать? Кто продал? Как сейчас ответить, чтобы выглядело правдиво? Нужно все отрицать. Отрицать. Другого пути нет. И он ответил. — Я не понимаю, о чем ты!

— Тогда, может, про Хозяина поймешь? — напирал Глеб.

— Про какого хозяина? — пробормотал он, ощутив судорогу в теле.

— А про труп, который в лесу закопали? — бил под дых Глеб, беря на пушку. Видя перед собой лицо Кескова, он сейчас отчетливо сознавал, что тот хорошо понимает, о чем идет речь, а, стало быть, все эти события каким-то образом связаны между собой.

Уловив, как собственный голос немного надтреснул, Кесков попытался унять волнение. Его окончательно завели в тупик последние вопросы. Словно Глеб видел все собственными глазами. И знал о событиях и участниках точно так же, как знал о них он. Отозвался глухо:

— Кто закопал? Я-то тут причем?

— В дурака играешь? — угрюмел Глеб.

— Я ничего не понимаю! — пряча глаза, выдавил Кесков.

— Непонятливый? — бросил Глеб. — Придется растолковать! Если с Ольгой что-нибудь случится, я тебя живым в землю закопаю!

В ответ Кесков опять стал механически повторять то, что Глеб уже слышал. Его возмутило это, он едва сдержался, чтобы не ударить Андрея. По щеке металась нервная морщина. Откинувшись на спинку сиденья, он сделал паузу и выдохнул:

— Не говоришь мне по-хорошему, скажешь ему по-плохому, — показал на Исая. — Он развяжет тебе язык. Но лучше ты не доводил бы до этого. Скажи, где Ольга?

— У меня нет ответа, — надсадно буркнул Кесков, косясь на Исая.

— Напрасно. Я хотел, по-человечески, — сказал Глеб. — Но ты этого не понял!

— Ты это называешь «по-человечески»? — Кесков сделал намек на наручники.

— Ты жив и это уже хорошо, — отозвался Корозов.

— Браслеты сними, — попросил Кесков, дергая руками за спиной.

— А дальше что? — спросил Глеб.

— Я не умею разговаривать в наручниках! — с вызовом произнес Кесков.

— Этому не сложно научиться, — сухо усмехнулся Корозов.

Видя, что убедить Корозова в своей непричастности не удается, Кескову становилось тоскливо. Голова гудела, ища выход из положения. Чувство самосохранения говорило, что глупо и опасно долбить, как дятлу, в одну и ту же точку, когда визави известно многое. Он сжимал толстоватые губы, чтобы они не подрагивали предательски. Отрицать можно до определенного момента. Но при этом надо не заиграться, поймать тот миг, когда нужно уже не только уметь отбивать мячи, но уметь делать свои подачи. Сейчас такой момент настал. Кесков почувствовал всем своим телом. Теперь ему требовалось сделать такие подачи, чтобы перенести игру на поле противника, обезоружить своими аргументами. Все так. Все так. Вот только где взять такие аргументы, которым Корозов поверил бы беспрекословно? А уж потом, куда кривая выведет. Кривая Кескова всегда выводила его к удачному финишу. Его и ныне не покидала надежда, что ему удастся обойти Глеба на повороте. Главное, не прозевать этот поворот. После паузы он проговорил:

— Ты меня подозреваешь в чем-то, а потому не доверяешь.

— Я хочу услышать ответы на вопросы! А затем уже решу, доверять тебе или подозревать, — парировал Глеб.