Перстень Царя Соломона

Больше мне с ним поговорить так и не удалось. Нет, на Пыточный двор его забрали гораздо позже, уже после того, как из столицы во главе русских полков выехал Магнус. При датском принце Иоанн Васильевич никаких репрессий и казней учинять не захотел – берег репутацию. Зато едва тот уехал, как через день до подворья старшего из братьев Висковатых долетела страшная новость – Третьяка казнили. Вместе с женой. Последнюю, разумеется, на плаху не поволокли, расправились прямо на дому.

А к вечеру следующего дня все погрузилось в тревожное затишье – дьяк не вернулся.

Вроде бы все выглядело вполне естественно. Любимая царем Александрова слобода от столицы расположена достаточно далеко, так что о возврате в тот же день нечего и говорить. К тому же Иоанн Васильевич, начитавшийся рукописей о Византийской империи, в изобилии привезенных в Москву в качестве приданого его бабкой Софьей Палеолог, любил, подобно императорам, затянуть время приема подданных, томя их в ожидании по несколько дней.

Исключение составлял разве что Малюта Скуратов, но тут статья особая, поскольку у него с царем были общие дела. Не зря же Пыточной избой никто официально не руководил. Почему? Да потому что фактически там всем заправлял сам Иоанн. Этому огоньку добавить пожарче, этому «дите» подвесить – пусть нянчится, а того можно и отпустить отдохнуть… на «боярское ложе». Во все вникал государь, никаких мелочей не чурался. Такая вот неусыпная забота об узниках. Висковатый же, как думный дьяк, но относящийся к земщине, приезжал к нему с делами государственными, касающимися страны, от которой царь давно отстранился, встав вместе со своими отборными холуями поодаль, «опричь», так что с его приемом можно и не спешить.

Но «естественно» – это с одной стороны, а с другой… у многих из дворни в первый же день появились нехорошие предчувствия, которыми они наперебой делились друг с дружкой. Затем миновал второй день. Тишина. Не принесли никаких новостей и третьи сутки, а также четвертые и пятые.

Слухи ходили разные. Были и утешительные. Мол, Иоанн Васильевич срочно отправил своего советника к Магнусу. Дескать, не досказал он ему что-то, забыв впопыхах, вот и послал своего печатника вдогон. Как дети, честное слово. От страшного – запытали до смерти – отмахивались, хотя все равно и это передавали друг другу, только непременно добавляя: «Но я в это не верю. Брешут, поди».

Так прошла неделя. Я изнывал от безделья и сам не понимал – чего я здесь торчу? Мальца воспитываю? Так ему не до меня. У него папку в кутузку забрали – какая уж тут учеба. Помочь? А как? Да и кто я такой? Тоже мне нашелся помогальщик.

Очередной визит к Ицхаку только добавил уныния. До приезда к купцу мне довелось услыхать лишь об аресте казначея Никиты Фуникова-Карцева, да и то лишь потому, что подворье Ивана Михайловича было расположено рядышком с его – соседи. Оказалось, зато время, пока мы с ним не виделись, всех моих заимодавцев забрали. Подчистую.

Последним на Пыточный двор угодил первый помощник и старательный исполнитель всех задумок Висковатого дьяк Посольского приказа Андрей Васильев. До него такая же участь постигла дьяка Поместного приказа Василия Степенова, дьяка приказа Большого прихода Ивана Булгакова-Коренева и еще нескольких шишек, а перечень подьячих и вовсе занял бы целую страницу.

Нет, мне их не было жалко. Многие и впрямь заслуживали наказания. Об Иване Булгакове-Кореневе, к примеру, я слышал от Висковатого. Недовольно морщась, тот говорил, что не дело, когда казна пуста, а в приказе Большого прихода, куда стекались деньги из городов и уездов, серебро взвешивают так хитро, что из каждого весового рубля дюжина московок оказывается в утечке еще до записи в счетные листы. Да и потом, при их раздаче, неизвестно куда девается еще полдюжины. Если подсчитать все вместе, то парь лишался каждой десятой деньги.

Сосед Ивана Михайловича, казначей Никита Фуников, тоже был хорош. Правда, царских денег умный дьяк не касался, но воровал почем зря. Один раз он сумел отвести от себя грозовые тучи, подставив своего помощника дьяка Хозяина Тютина, но теперь оправдаться уже не сумел – слишком много отыскалось доказательств его вины.

Про Разбойную избу – прадедушку МВД – и вовсе ходили по Москве такие слухи, что брал ужас. Подьячие могли за взятку освободить от наказания кого угодно, даже убийцу, а их начальник, дьяк Григорий Шапкин организовывал оговор богатых купцов, как мнимых соучастников преступлений, после чего обдирал их как липку. Если же торговец упирался, то судил и карал. То есть мне еще жутко повезло, что подьячий Митрошка оказался относительно честным человеком и «свое» предпочитал брать из добычи татей. Был бы он из мафии Шапкина – дорого бы я заплатил за демонстрацию столь ценного перстня, да еще при наличии весомых улик, пускай и косвенных, но далеко не в мою пользу.