Перстень Царя Соломона

Иду я вдоль дороги по обочине, потому что по тем двум узким колеям с плюхающейся внизу грязью идти может только идиот, и припоминаю извечное. Да-да, про дура­ков и наш отечественный автодор, который пока еще не изобрели и который, как выясняется, все-таки что-то де­лал. Это только теперь мне понятно, чем плохая дорога лучше, нежели ее полное отсутствие.

«Первым делом определись с датой и местом, а отсюда уже пляши»,— припомнилось мне одно из последних на­ставлений Валерки.

Легко сказать — определись. Лес на Руси — он повсюду лес. По нему вычислять, где ты спикировал, все равно что положить раскрытую пятерню на карту мира и орать: «Туточки мы!»

О дате и говорить нечего. День и год не узнаешь, пока не встретишь прохожего, а месяц, судя по погоде, мне выпал не очень удачный — явно осенний, с низкой серой пеленой насквозь мокрых облаков, капало из которых за­унывно и тоскливо, словно из невыжатого белья, разве­шенного на просушку.

Вот температуру воздуха я определил чуть ли не сразу, в первые минуты своего попадания сюда: холодно. Если и есть градусов пять выше нуля, то это предел, а то и вовсе два-три, не больше. Сырой ветер оптимизма тоже не до­бавлял.

Правда, уже спустя полчаса я понял, что с осенью дал маху. Скорее уж ранняя весна, судя по маленьким кучкам грязного, ноздреватого снега, который сиротливо жался к деревьям поодаль дороги. Учитывая его остатки, я сделал смелый вывод, что не сегодня завтра эта холодрыга закон­чится, отчего мое настроение резко улучшилось, и я заша­гал гораздо бодрее, хотя по-прежнему в неизвестном для себя направлении.

Радовало и то, что одежда на мне сохранилась целиком, начиная от шнурков на берцах и заканчивая бушлатом и шапкой. Если в тот первый раз кто-то неведомый быстре­нько разодрал на мне все, что мог, то сейчас он безучастно пропустил меня и трогать не стал. Очевидно, на правах старожила я уже получил определенные льготы, не иначе. А может, и перстенек помог. Нет, речь не о магии и про­чем — просто он взят мною отсюда, ну и...

Даже вещи, распиханные по карманам, и те оставались целы, то есть мой минимум не превратился в ничто. Их я проверил в первую очередь — и перочинный нож, и коро­бок спичек — одноразовую зажигалку Валерка забрако­вал,— а также не поленился слазить в потайное место, ощупав перстень, медальон и небольшой запас настоящих серебряных монет.

Сейчас ведь с этим проблем, как вы понимаете, нет, и юбилейных в нашем Сбербанке пруд пруди. Пришлось, конечно, немного их изуродовать — лица, даты и прочие привязки нам ни к чему,— после чего получились абсо­лютно нейтральные и весьма увесистые монеты. Содрать намалеванные на них монастыри и прочие памятники ар­хитектуры оказалось проще простого, поскольку все они были изготовлены качеством «прудо», то есть имели идеально ровное зеркальное поле и матированное изобра­жение, из-за чего нам их выдали запакованными в специ­альные пластиковые капсулы — чтоб не повредить. Хватило несколько раз провести по ним наждачкой, чтобы довести «до ума».

Занимался их выбором Валерка и сделал все с умом, подобрав монеты, которые весили как раз одну унцию, чтобы они равнялись по весу средневековому талеру. Поч­ти равнялись, поскольку мои первоначально весили на два-три грамма больше, а наждачка содрала с них не боль­ше нескольких десятых грамма — да здравствует качество «прудо».

Я еще удивился — почему талеру, а не рублю, но Валер­ка пояснил, что в шестнадцатом веке он существовал только как счетная единица, а монеты как таковой не было. Да что рубль, когда не было даже алтына, то есть трех копеек. Самой дорогой по номиналу была новгородка, где изображался всадник с копьем, то есть совре­менная копейка. Их в условном рубле насчитывалось сот­ня. Московка, или сабляница, где ратник сжимал в руках саблю, весила вдвое меньше. Соответственно, в рубль их входило двести штук. Кроме того, была еще полушка, или полденьги. Вот и все разнообразие монет Российско­го государства.

Я-то поначалу думал, мне этого серебра хватит на неде­лю, от силы — на две, но Валерка заверил, что в эти време­на деньги стоили гораздо дороже и чтоб я не продешевил. А листок с перечнем примерных цен приятно шуршал во внутреннем кармане моей телогрейки, и я был уверен, что уж тут нипочем не прогадаю.

Еще в одном из карманчиков лежали завернутые в цел­лофан несколько упаковок с лекарствами. Были они из числа самых элементарных: аспирин, каффетин, люми­нал и прочие. Это уже постаралась жена Валерки Алена, внеся, так сказать, свою лепту в мои сборы.

— И тебе сгодится, если что, и кого другого на первых порах вылечить тоже хватит.

Тот неведомый, который разрешил мне вход в эти без­людные края, оказался большим гуманистом — лекарства он конфисковывать тоже не стал.