— А Шпака не брал,— догадался об источнике моих гигантских познаний Валерка и категорично заявил: — Не пойдет.
— Что не пойдет? — перепугался я.
— С такими знаниями до своей Машеньки ты точно не доберешься — сгоришь на первом же бдительном стрельце или подьячем Разбойной избы. А если ты хоть раз назовешь свою фамилию...— Валерка выразительно закатил глаза к потолку.
— И чего? — совсем растерялся я.
— Да ничего. Как я понял, Ливонская война в разгаре, так что шпиономания там в самом соку. Если уж безвинных людей почем зря записывают в изменники, то с тобой, парень, как обладателем польской фамилии, столь же нерусской прически и иноземных манер, беседовать станут, исключительно когда ты будешь находиться в подвешенном состоянии, то бишь на дыбе. И поверь, что это весьма больно. Так вот тебе, милый, надо на этот случай придумать легенду, потому что если ты скажешь правду, то за нее угодишь на костер, будучи к тому времени с переломанными ребрами, ногами, вывихнутыми суставами рук и раздавленными пальцами с торчащими из них иголками. Хотя нет, иголки вынут,— милостиво «успокоил» он меня,— Все-таки казенное имущество, жалко,— И почти ласково пропел: — Теперь ты понял, что эти дни тебе надо сидеть и усиленно читать соответствующую литературу, а уж потом с воплем «Любовь моя!» кидаться в этот загадочный кисель?
Я, почесав в затылке и уныло прикинув, что в словах и доводах Валерки, леший его задери, безупречная логика, от которой, к сожалению, и впрямь никуда не денешься, молча кивнул. К занятиям пришлось приступать практически сразу же после опрометчиво данного мною согласия.
— Жене я все сам потом расскажу,— коротко сказал Валерка, притащив первую порцию книг и приняв у Алены, стоящей позади, вторую не менее увесистую пачку,— Чтоб она не очень удивлялась твоему загадочному поведению.
Честно говоря, я не пришел в восторг — мне только расспросов не хватает, но Валерка, уловив некоторое смущение на моем лице, пояснил:
— Ей можно. Она у меня та еще дама, и как друг, и как человек, так что с глупыми вопросами приставать не станет, ахать и охать тоже. Скорее уж наоборот, создаст такую обстановку, чтоб тебе оставалось лишь выйти поесть да еще кое-куда.— Он усмехнулся и подытожил: — Если твоя Машенька по характеру и красоте похожа на мою Алену, то я бы на твоем месте тоже полез за ней хоть к черту на рога.
При этих словах Алена засмущалась, проворчав: «Болтун — находка для шпиона», но очень ласково. В подтексте явно звучало поощрение типа: «Знаю, что врешь, но все равно приятно. Ты продолжай, продолжай, милый».
— А когда расскажешь-то? — осведомилась она.
— А вот обеспечу этого гаврика работой и тут же приступлю,— пообещал он, после чего приволок еще одну пачку.
Мне оставалось только печально вздохнуть и приступить к изучению. Правда, поначалу вид пачек, особенно той, где громоздилось с десяток большущих томов, которые из-за их солидных размеров очень хотелось назвать как-нибудь высокопарно, вроде фолиантов, поверг меня в шок.
— И все это одолеть за три дня? — пролепетал я.— Тут табуну лошадей не справиться. Даже если они все Пржевальские.
— А что тебя смущает? — невозмутимо спросил Валерка и весело хлопнул меня по плечу.— Да ладно тебе. Расслабься. В каждом торчат закладки, и на них отмечено, до какой страницы читать. Осваивай и помни: там тебе это обязательно понадобится. Пусть не все, но на три четверти — железно. Давай действуй... Савраска.
Я усердно читал, а сам все думал о вероятности Валеркиного промаха. Вдруг он ошибся и надо читать совсем иное и о другом времени? Не удержавшись, спросил его об этом, когда он, не выдержав, вышел якобы перекурить и попутно узнать, как движутся мои дела.
— Исключено,— мотнул он головой.— Помнишь, что говорила та чернявая твоей Маше? Что напрасно ее батюшка отказался от людишек князя Владимира Андреича Старицкого.
— Да этих князей в то время как собак нерезаных,— возразил я,— Плюнуть некуда — в князя попадешь.
— Может, оно и так,— не стал спорить Валерка,— Но князь Владимир Андреич Старицкий, ты уж поверь мне, один-единственный. Это может быть только двоюродный братец Иоанна Грозного. Получается, что он еще жив. Значит, ты оказался там, самое позднее, весной тысяча пятьсот шестьдесят девятого года. Ливонская война, как я понял, не просто началась, а уже в разгаре, поскольку Полоцк царем давно взят. А это тысяча пятьсот шестьдесят третий год. Вот и выходит, что диапазон времени, в котором ты оказался, совсем небольшой — всего пять-шесть лет. Уразумел?
Я неопределенно пожал плечами. Получалось и впрямь логично, не придерешься. Правда, разные нюансы вполне возможны, но, скорее всего, дело обстоит именно так, как сказал мой друг.
— Потому и закладки я тебе подпихиваю соответственные,— сообщил он,— По всему, что было,— краткие справки, а все, что будет,— по углубленной программе, аж до самой смерти этого кровопийцы. Короче, читай и не отвлекайся.