Перстень в футляре. Рождественский роман

Неизвестно, видел ли водитель крайней машины что-нибудь человеческое, торчавшее из снега, скажем руку или ногу. Скорей всего, что и не видел, потому что водители ведут подобные машины чуть ли не вслепую из-за вихрей снежной пыли, застилающей ветровые стекла, и им тоже на все наплевать – лишь бы не обламывать широкими скребками фонарных столбов да и без того карзубых тротуарных бордюров.

Сам-то Гелий, хоть он и был в полуобмороке от удара и боли, слышал приближение и нараставший скрежет снегоуборочных чудовищ. Может быть, он и смог бы пошевелиться и как-то дать знать водителям, что тут валяется сбитый человек, мог бы как-то воспрепятствовать наезду на себя, но он только ждал и ждал с каким-то любопытством и нарастанием в душе страстной обиды, когда на него наедет все это скрежещущее, гремящее, рычащее, искорежит, раздавит к чертовой матери и проволочет по мостовой ничего уже не чувствующий, со всем покончивший мешок телесный… «Подальше бы, что ли, проволокло, помельче бы искорежило, чтобы маска одна кровавая осталась вместо неопознаваемой моей рожи и нетленное папье-маше полуболотного дебила застоя… впрочем, жить мне при нем можно было… можно… можно…»

В этих нелепых мыслях он непонятным образом совсем забылся.

Самая крайняя машина только отбросила его – очень жестоко, но вовсе не смертельно, громадным, под большим углом расположенным скребком – к тротуару с проезжей части вместе с бутылкой и со снегом, и вся грохочущая кавалькада поехала себе дальше.

Некоторое время Гелий, должно быть, действительно был без сознания. Во всяком случае, он не чувствовал ни холода, ни боли, ни душевной тоски. Лицо его было прикрыто от снега маской покойного генсека, с бессмертной косорылостью слегка выглядывавшей из сугроба, хотя немного снега все ж таки под нее набилось.

Может быть, он вообще не пришел бы больше в себя, а так и застыл бы в пьяном полузабытьи и прозябал бы бесчувственно до самого обнаружения, если б не остановились возле того места, где он валялся, двое подзагулявших прохожих.

19

Они окосели почти вдребадан, а потому и напористо философствовали, еле управляя непослушными языками.

Гелий услышал людские пьяные голоса, в одном из которых с полнейшим равнодушием различил голос того самого злополучного Зеленкова, непредвиденного визитера и фиктивного супруга НН.

– Господин Хаос, Гранат Гранатыч, содержательней и, так сказать, формоносней, чем Космос, чем это кажется многим умникам, то есть идиотам… вы не в их числе… думаете, нас здесь заметят эти таксосволочи?

– Такси – есть самая непредсказуемая частица хаоса… искренне р-рад, Иван Юрьевич, что мы надрались на поминках по ряду постулатов теоретической физики. Им – абзац… абзац…

– Вы верите, когда я увидел, что из формул хаотического выходит э-э-э… собственной персоной Всевышний и что без Него все видимое и невидимое бытийственно, да и чисто математически изнемогает от конечной тоски всех неразрешимостей всемирного абсурда… спасибо, я не упаду… я приказал немедленно распить весь месячный запас спирта… да пошли вы, думаю, к ебени матери с вашими лимитами в день такого рождества, пардон, торжества науки.

– Вашей гениальной оговоркой потрясен… мне обидно… обидно… почему я тысячелетиями доказывал, что Его нет, а Он сопротивлялся возразить с формулами, так сказать, в руках: нет, мол, на-ли-чест-ву-ю, господа… у вас в руках все, как говорится, Декарты и, между прочим, Козыревы… Но Козыревых всех своих вы, подлецы несчастные, рас-те-ря-ли… то есть расстреляли и про-фу-фу-ка-ли…

– Р-разрешите в в-в-ашем присутствии?

– С-с-вятое дело – отлить на брудершафт… только бы пальтишко, знаете ли, не обоссать… Такси-и-и!… Садисты!… Такое впечатление, что за их баранки уселись бюрократы Отдела науки с-со С-с-старой площади, во главе с-с-с…

Две струи мочи устремились в снег, пробили его в том месте, где он припорошил маску Брежнева, забарабанили по ней, и край ее оголился, зачернела бровь, «ужесточенная кошкой», зарозовело папье-маше маршальско-писа-тельской щеки под тускловатым зонтиком света.

– Послушайте, мы тут не человека ли обгадили?… хо-мо с-с-сапиенс обоссан, который может существовать, но не обязательно при этом мыслить, как сказал бы в наше время Декарт… в-в-вы не находите?

– Маска. Кем-то выкинута… облевана винегретом и, кажется, красной икрой… я две такие во Францию послал… Дебилеонид Ильич… никакого под ней человека быть не может.

– Ну хорошо, допустим, я согласен, хотя я еще не окончательно не согласен. Я не з-запутался с отрицаниями?… А как быть со злом? От этого так просто вам не отделаться, дорогой мой.

– Я не спец по этим делам, но… та-акси-си-и!… Зло – это свободное, но плюющее на замерзших граждан такси. Вот вам точная формула зла… Кстати, знаете, какова, на мой вовсе не научный взгляд, генеральная разница между добром и злом?

– Сие как будто бы очевидно… для двух порядочных людей…