Однако упрямая девушка относилась к учителю еще хуже, чем к бесшабашному Рудди.
Только с появлением Дягилева обстановка изменилась. Линда все время что-то напевает, рвет цветочки, бросает на Дягилева выразительные взгляды или шепчется с ним. Оказывается, они знакомы еще по Ленинграду!
«Вот их и поженим, — решил Андрус. — После операции… Жаль, зима кончилась. А то ворваться бы на санях в деревню, занятую немцами, расколошматить всех под звон бубенцов… Знай партизанскую свадьбу!»
К Дягилеву командир отряда относился с почтением, поскольку тот был послан главным штабом. Да и вообще Дягилев нравился Андрусу. Нравилось его спокойствие. Андрус понимал, что перед ним высокообразованный человек, что он, наверное, на все смотрит совсем иными глазами, чем Андрус, со своей особой точки. И в то же время Дягилев старался ничем не отличаться от остальных, к пище и разного рода удобствам относился без интереса, не требовал к себе особого внимания. Такие командиру нравились.
Андрус понимал, что посылает и Дягилева, и Рудди, и учителя Юри, и матроса, может быть, на верную смерть. Да и остальные рискуют не меньше. Тут уж ничего не поделаешь. Зато будут спасены от гибели тысячи бойцов и матросов. Перед нападением на склад командир решил дать отдых партизанам. Все разбрелись по укромным местам. Бубякин упал на подстилку и мгновенно заснул.
ДЯГИЛЕВУ НЕ СПИТСЯ
Дягилеву не спалось. Сырые подвалы, куда не проникает дневной свет, пещеры, склепы всегда оказывали на него странное действие: он задыхался, не мог думать. Он никогда не смог бы сделаться археологом. Руины, катакомбы вызывали у него отвращение. Все это нельзя было назвать страхом, неким атавистическим чувством. Просто он не любил, когда взгляд упирался в стену, потолок, в темное ничто. Это чувство он испытывал и тогда, когда еще до войны спускался в подвалы Эрмитажа, в отдел Древнего Египта. Он почему-то приходил сюда в зимние сумерки, перед самым закрытием. Пустынные залы. По темным углам притаились гранитные статуи фараонов. На холодных молчаливых стенах сереют стеллы с изображением загробного суда. Массивные черные саркофаги, алебастровые канопы. В канопы египтяне клали внутренности набальзамированных умерших. Дягилев всегда останавливался у небольшой этикетки: «Гробница Сенет, жены визиря Антефокера (XX в. до н. э.). В Фиванском некрополе, на западном берегу Нила». Гробница узким низким коридорчиком уходит вглубь. С потолка падает мягкий матовый свет. На стенах красные знаки. Изображение Сенет. Обычная египетская роспись: лицо в профиль, плечи развернуты. Она нюхает лотос. Древний художник запечатлел облик давно умершей женщины. Четыре тысячи лет… Какой она была в действительности? Кто такой Антефокер? Визирь?.. Эти загадки не разрешит никто и никогда. Время для Сенет не повернется вспять. Осталось лишь имя. У нее, наверное, были тонкие розовые ногти на прекрасных смуглых руках. Чудом, фантазией можно было бы воскресить и ее. Но Дягилев приходил сюда не мечтать: он старался побороть в себе отвращение к подвалам. И уходил последним. «Свидание с Сенет» было лишь тренировкой воли. Как давно все это было!.. А ведь совсем недавно! Когда закончится война, он снова спустится в подвалы Эрмитажа. Но знакомого ощущения подавленности больше не будет. Есть вещи пострашнее подвалов и катакомб.
Один знакомый врач вполне серьезно уверял его, что в абсолютной темноте в пещерах время для человека течет быстрее. Он даже приводил многочисленные примеры, иллюстрирующие этот факт. Врач работал на шахте. Случился обвал. Три дня спасали шахтеров, а когда их спасли, они изумились: им казалось, что прошло всего несколько часов. Прав или не прав тот врач, но Дягилев устал валяться в пещере. Особенно донимал храп Бубякина. Это был не храп, а какой-то рык с присвистом.