Пертская красавица

– Ты полагаешься на свой кафтан со стальной подбивкой, сосед Смит, а то бы не говорил так смело.

– Я полагаюсь на верное сердце под своим кафтаном, каков он ни есть, бэйли, – ответил бесстрашный Смит. – И

хоть я не говорун, никто из знатных особ не навесит мне замка на рот.

– Носи кафтан поплотнее, добрый Генри, или не говори так громко, – повторил бэйли тем же многозначительным тоном. – По городу ходят молодцы с границы со знаком кровавого сердца на плече22. Но все эти речи ни к чему. Что мы станем делать?

– Речь хороша, когда коротка, – сказал Смит. – Обратимся к нашему мэру и попросим у него совета и помощи.

Ропот одобрения пошел по рядам, а Оливер Праудфьют воскликнул:

– Я же полчаса твердил это, а вы не хотели меня слушать! Идемте к нашему мэру, говорил я. Он сам дворянин, ему и разбирать все споры между городом и знатью.

– Тише, соседи, тише! Ходите и говорите с опаской, –

сказал тонкий, худой человечек, чья небольшая фигурка как будто еще сжалась и стала совсем похожа на тень – так он старался принять вид предельного уничижения и казаться в соответствии со своими доводами еще более жалким и незаметным, чем его создала природа. – Извините меня, – сказал он, – я всего лишь бедный аптекарь.

Тем не менее я воспитывался в Париже и обучен наукам о человеке и cursus medendi23 не хуже всякого, кто именует себя врачом. Думается мне, я, пожалуй, сообразил, как врачевать эту рану и какие надобны тут снадобья. Вот перед нами Саймон Гловер – человек, как все вы знаете, достойнейший. Разве он не должен был бы горячее всех настаивать на самом строгом судебном расследовании, коль скоро в этом деле задета честь его семьи? А между тем он увиливает, не хочет выступить с обвинением против буянов. Так не думаете ли вы, что если он не желает поднимать дело, значит у него имеются на то свои особые и

22 Широко известный отличительный знак дома Дугласов.

23 Способам врачевания.

важные причины, о которых он предпочитает умолчать?

Уж кому-кому, а мне и вовсе не пристало совать палец в чужую рану! Но увы! Все мы знаем, что юные девицы – это все равно что летучая эссенция. Предположим далее, что некая честная девица – вполне невинная, конечно, – оставляет на утро святого Валентина свое окно незапертым, чтобы какой-нибудь галантный кавалер получил возможность – конечно, без урона для ее девичьей чести – сделаться на предстоящий год ее Валентином, и допустим, что кавалера настигли, – разве она не поднимет крик, как если бы гость вторгся неожиданно, ну, а там… Взвесьте это всё, потолчите в ступе и посудите – стоит ли городу из-за такого дела ввязываться в ссору?

Аптекарь излагал свои мнения в самом двусмысленном тоне, но его щуплая фигурка стала и вовсе бестелесной, когда он увидел, как кровь прилила к щекам Саймона

Гловера, а лицо грозного Смита жарко зарделось до корней волос. Оружейник выступил вперед, вперил строгий взгляд в испуганного аптекаря и начал:

– Ах ты скелет ходячий! Колба с одышкой! Отравитель по ремеслу! Когда бы я полагал, что твое смрадное дыхание может хоть на четверть секунды затмить светлое имя

Кэтрин Гловер, я бы истолок тебя, грязный колдун, в твоей же ступе, подмешал бы к твоим гнусным останкам серный цвет – единственное не фальшивое лекарство в твоей лавке

– и сделал бы из этой смеси мазь для втирания шелудивым собакам!

– Стой, Генри, сынок, стой! – властным окриком остановил его Гловер. – Здесь вправе говорить только я, и больше никто. Многоуважаемый судья Крейгдэлли! Если мое миролюбие толкуют так превратно, я склоняюсь к тому, чтобы преследовать озорников до последней возможности. И хотя бы время показало, насколько лучше было бы держаться миролюбия, вы все увидите, что моя

Кэтрин ни по легкомыслию, ни по неразумию не подала повода к такому поношению.

Вмешался и бэйли.

– Сосед Генри, – сказал он, – мы сюда собрались на совет, а не свару заводить. Как один из отцов города, я предлагаю тебе забыть злобу и твои недобрые умыслы против мастера Двайнинга, аптекаря.

– Он слишком жалкая тварь, бэйли, – сказал Генри Гоу,

– чтобы мне вступать с ним в ссору: я же одним ударом молота могу уничтожить и его самого и его лавчонку.

– Тогда успокойтесь и выслушайте меня, – сказал бэйли. – Мы все верим в незапятнанную честь нашей пертской красавицы, как в святость пречистой богородицы. – Он истово перекрестился. – Итак, тут предлагали обратиться к мэру. Согласны ли вы, соседи, передать в руки нашего мэра дело, которое, как можно опасаться, будет направлено против могущественного и знатного лица?

– Мэр и сам знатный человек, – проскрипел аптекарь, снова осмелев после вмешательства бэйли. – Видит бог, я ни слова не имею сказать в укор почтенному дворянину, чьи предки долгие годы исправляли должность, которую ныне исправляет он.

– По свободному выбору граждан города Перта, – добавил Смит, перебив говорившего зычным и властным голосом.