возразил принц. – Но почему вы спрашиваете? Откуда мне знать, кто учинил ночной переполох?
– В проделке замешан один из твоих приближенных, –
продолжал король, – слуга самого сатаны, и виновный понесет должное наказание.
– Среди моих приближенных, насколько мне известно,
нет никого, кто способен был бы возбудить неудовольствие вашего величества, – ответил принц.
– Не увиливай, мальчик… Где ты был в канун Валентинова дня?
– Надо думать, служил доброму святому Валентину, как положено каждому смертному, – отозвался беспечно молодой человек.
– Не скажет ли нам мой царственный племянник, чем был занят в эту святую ночь его конюший? – спросил герцог Олбени.
– Говори, Давид… Я приказываю, – сказал король.
– Рэморни был занят на моей службе. Надеюсь, такой ответ удовлетворит моего дядю.
– Но не меня! – гневно сказал отец. – Видит бог, я никогда не жаждал крови, но Рэморни я пошлю на плаху, если можно это сделать, не преступив закона. Он поощряет тебя во всех твоих пороках, участвует во всех безрассудствах. Я
позабочусь положить этому конец… Позвать сюда
Мак-Луиса со стражей!
– Не губите невиновного, – вмешался принц, готовый любою ценой уберечь своего любимца от опасности. – Даю слово, что Рэморни был в ту ночь занят моим поручением и потому не мог участвовать в этой сваре.
– Ты напрасно лжешь и выкручиваешься! – сказал король и предъявил принцу кольцо. – Смотри: вот перстень
Рэморни, потерянный им в той постыдной драке! Перстень этот попал в руки одного из людей Дугласа, и граф передал его моему брату. Не проси за Рэморни, ибо он умрет, и уходи прочь с моих глаз – да покайся, что следовал подлым советам, из-за чего и стоишь теперь предо мной с ложью на
устах… Стыдись, Давид, стыдись! Как сын ты солгал своему отцу, как рыцарь – главе своего ордена.
Принц стоял немой, сраженный судом своей совести.
Потом он дал волю достойным чувствам, которые таил в глубине души, и бросился к ногам отца.
– Лживый рыцарь, – сказал он, – заслуживает лишения рыцарского звания, неверный подданный – смерти, но позволь сыну молить отца о прощении для слуги, который не склонял его к провинности, а сам против воли своей был вовлечен в нее по его приказу! Дай мне понести самому всю кару за свое безрассудство, но пощади тех, что были скорее моим орудием, чем соучастниками моих дел.
Вспомни, Рэморни пожелала приставить ко мне на службу моя мать – благословенна будь ее память!
– Не поминай ее, Давид, заклинаю тебя! – сказал король. – Счастье для нее, что не пришлось ей видеть, как любимый сын стоит пред нею вдвойне обесчещенный –
преступлением и ложью.
– Я воистину недостоин поминать ее, – сказал принц, –
и все же, дорогой отец, во имя матери моей должен я молить, чтобы Рэморни не лишали жизни.
– Если мне разрешается дать совет, – вмешался герцог
Олбени, видя, что скоро наступит примирение между отцом и сыном, – я предложил бы убрать Рэморни из свиты принца и удалить от его особы, подвергнув затем такому наказанию, какого он, видимо, заслужил своим неразумием. Узнав, что он в немилости, народ успокоится, и мы без труда уладим или же замнем это дело. Только пусть уж его высочество не покрывает своего слугу.
– Ты согласен ради меня, Давид, – сказал король прерывающимся голосом и со слезами на глазах, – уволить со службы этого опасного человека? Ради меня, который вырвал бы для тебя сердце свое из груди?
– Сделаю, отец, сделаю немедленно, – ответил принц, и, схватив перо, он поспешно написал приказ об увольнении
Рэморни со службы и вручил бумагу Олбени. – Как бы я хотел, мой царственный отец, с такой же легкостью исполнять все твои желания! – добавил он, снова бросившись к ногам короля, который поднял и с любовью заключил в объятия своего ветреного сына.
Олбени нахмурился, но промолчал, и, только выждав минуты две, промолвил:
– Теперь, когда этот вопрос так счастливо разрешился, я позволю себе спросить, угодно ли будет вашему величеству присутствовать при вечерней службе в церкви?
– Конечно, – сказал король. – Разве не должен я возблагодарить господа за то, что он восстановил единение в моей семье? И ты тоже пойдешь с нами, брат?
– Увольте, ваша милость, не могу! – ответил Олбени. –
Мне необходимо сговориться с Дугласом и другими, как приманить нам этих горных ястребов.
Итак, отец и сын отправились к вечерней службе –
возблагодарить бога за свое счастливое примирение, Олбени же тем временем пошел обдумывать свои честолюбивые замыслы.
ГЛАВА XIV
Старинная баллада*