Перун

"Надо что-то делать, надо что-то делать..." - с тоскли-рым отчаянием повторял он себе, и выплескивал остатки чая с ромом в костер, и брел к западному склону - ловить ультрамариновый рериховский закат, подальше от высокомерных и ничегошеньки не понимающих юнцов. И еще через час возвращался в лагерь, окончательно замерзнув, чтобы сразу же влезть в мешок и тихонечко включить незабвенную Сорок девятую Гайдна...

Кирилл рванулся к пульту, с непривычки долго искал каталог станционной фонотеки и, не мудрствуя лукаво, врубил на естественную громкость какую-то из шестнадцати симфоний Шнитке. Оказалось - вторую. Но это было уже неважно, потому что любой Шнитке заполнял его целиком, изгоняя и естество настоящего, и иллюзорность прошлого. Было только могущество музыки и непомерная гордыня человеческого духа - неотъемлемая черта всего второго тысячелетия... Кто-то приоткрыл дверь в рубку, вероятно встревоженный громовым "Санктус". - Да? - спросил Кирилл, выключая фонограмму.

- Нет-нет, ничего, - ответили ему из-за двери, и тотчас же в рубку проник отголосок беззаботных, как ласточки, гайдновских скрипок...

Он запустил пальцы в распатланную шевелюру и зарычал. Тогда дверь все-таки распахнулась настежь, и в рубку вкатился коротконогий смешливый механик-полиглот с неожиданными печальными и внимательными глазами древнего врачевателя.

- Вам что, нехорошо? - скорее констатировал, чем спросил он.

- Да нет же! - Кирилл с отчаянием замотал головой, - он все силы положил на то, чтобы здесь никто и ни о чем не догадался. - Просто воспоминания одолевают...

Механик закивал, словно именно это он и ожидал услышать.

- Придется привыкать, голубчик, придется привыкать. Мы тоже первое время маялись. Каждый. Ну, за исключением особо толстокожих. Надо как-то приспосабливаться, экранироваться, а тут вряд ли дашь совет, это индивидуальное...

- От чего экранироваться? - ошеломленно спросил Анохин.

- Ну, от того самого, что вас одолевает, как вы изволили выразиться. До Земли-то ведь ровно световой год, - он, мелко перебирая ногами в меховых сапожках, подбежал к иллюминатору, ткнул коротеньким пальцем в бестелесную черноту, - так что стоит прищуриться - и вы увидите себя самого, в объеме и цвете, и точнехонько на год моложе. Ну и весь антураж, разумеется.

Кирилл, окаменев, глядел мимо его руки и мимо стен станции, глядел на крошечную янтарную бусинку, которая на самом-то деле была Солнцем, но на таком расстоянии каждому казалась Землей. И вот на этой видимой ему Земле все было, как год назад.

Маленький механик деликатно вздохнул, снова превращаясь в халдейского мудреца.

- Год - очень точно фиксируемый отрезок, - продолжал он задумчиво, время от времени приподнимая брови и наклоняя голову набок, - вероятно, такое движение позволяло ему экономить на непроизнесенных "понимаете ли", которые были эквивалентны, - поэтому здесь, на нашей станции, на нас накладывается не просто наше прошлое, долетающее с Земли, а ОЧЕНЬ ЧЕТКО ПРЕДСТАВЛЯЕМОЕ прошлое. Пси-излучение, пролетающее через глубины космоса, попадает в совершеннейший усилитель - наш собственный мозг. А он-еще и настроен в резонанс - воспоминания-то идут день в день. Вот и начинает твориться с человеком всякая чертовщина, а он еще убеждает себя не верить собственным ощущениям. А его трясет все сильнее и сильнее, и ни в одном медицинском аннале такового заболевания не значится. Потому как это не заболевание, а состояние, я его назвал - темпорально-психологический флаттер, точнее - пси-темпоральный, один хрен, меня все равно не слушают, было же время - в телекинез, не верили. Видели, а не верили. На психотронную связь перейти" не могли, потому что потихонечку пользовались, а с высоких кафедр разыгрывали аутодафеи с вариациями... Теперь в этот пси-темпоральный флаттер не верят, а самих трясет, вас вот, например. А вы себя, поди, убеждаете, что - грипп. А?

- Не "а". Удивляюсь, как это мне самому в голову не пришло.

- Да вы умница! - восхитился халдей в меховых сапожках. - Может, попользовать вас, то есть попытаться приглушить воспоминания? Я в какой-то степени могу...

В конечном счете ведь любой усилитель можно сбить с режима.

Кирилл ужаснулся:

- Так топором еще проще. Надежнее, главное.

- Нет, мы определенно найдем общий язык! Тогда, может, просто посидеть с вами?

- Спасибо. Буду искать способы экранироваться.

- Ну, спокойной ночи. Главное, что могу сказать вам в утешение, - что это ненадолго. Через год вы улетите с Земли сюда... то есть уже улетели и конец флаттеру. Финита ля флаттер! - крикнул он, исчезая за дверью.

Кирилл, не отрываясь, продолжал глядеть на янтарную крупицу света. Теперь, осознанное и уже не иллюзорное, прошлое вливалось в него без сопротивления его пугливого разума; музыка, правда, исчезла, но он весь был полон странного покоя...

А полон ли? Что-то кончилось. Оборвалось. Зачем он слушал эти объяснения? Они все испортили. Ввели в логические рамки. Обернули наваждение реальностью. Что он натворил?

Кирилл метнулся к пульту, наклонился над светящимся циферблатом. Было половина двенадцатого.

Он просто спал.