Первая чаша

«Великий Круг постановил следующее:

За убийства назначать наказания равные тяжести совершенного убийства.

Если мужчина ненароком или с умыслом убил скотину, принадлежащую другому роду — он должен выплатить полную стоимость этой скотины и взамен купить новую.

Если в порыве ревности муж убивает уличенную или заподозренную в неверности жену — он должен предстать перед судом для выяснения обстоятельств. Если он утверждает, что жена действительно была неверна ему, нужны свидетельства двух глав родов о том, что им известно, тогда мужчина невиновен, ибо очистил себя и свой род от позора. Род жены должен выплатить ему издержки в размере приданного.

Если доказательств нет — лишить душегуба всего приданного и обязать выплачивать роду жены пятую часть от доходов или урожая на протяжении стольких лет, сколько было его невинно убитой жене.

Если в драке убит другой мужчина — суд решает судьбу убийцы. При Священном Праве Мести за нанесенное оскорбление, суд должен отпустить доказавшего свою правоту с миром и позволить двум враждующим семьям самостоятельно решить спор. Если убит мужчина из ненависти или жадности — суд приговаривает душегуба к работам батраком на тот род, чей сын был убит, такой срок, сколько лет было убитому.

Если же убийца сгубил жизни не одного человека из своей кровожадности, он может искупить свое преступление трудом до конца своих дней. Но если тяжесть его поступка неимоверна, людям не нужно его судить. В посмертии его осудят Высшие».

Из Свода Законов Великого Круга Гортазии. Глава «Душегубы», начало Века Перемирия.

Староста Иршаб поднялся со своего кресла, окинул взглядом совет глав родов. Все смотрели на Орея с плохо скрываемым презрением. Рядом с ним стояли стражи и священник. Вряд ли он смог бы что-то возразить им. Их пристальное внимание уже вывело монаха из себя, а его ночная медитация вовсе не принесла успокоения. Он повторил весь свой молитвенник дважды, прежде чем его достали из колодца, но это сейчас никак не помогало. Высшие не сделали ничего, чтобы помочь ему выбраться, а надежда на снисхождение со стороны жителей Шадиба стремительно таяла.

Он остался один лицом к лицу с несправедливостью — обвиняемый, не совершавший преступления, и даже плащ на спине исчез, словно и эта вещь бросила его на растерзание судьбы.

– Что ж, Арслан, – басовито начал староста, – говори перед собранием и Высшими, что узрят истину твоих слов. Ты обвиняешь этого человека? – он кивнул на измученного, еле держащегося на ногах Орея.

– Да. Я обвиняю этого человека в убийстве моих братьев! – твердо сказал селянин.

– Но совсем недавно Оттар Маас Фарек, глава вашего рода и твой старший брат, хотел отдать этому монаху Знак Судьи, уповая на его честность и святость, а теперь ты обвиняешь его в убийстве.

– Этот человек не монах, а колдун! – Арслан порывисто вскочил с места и указал на Орея пальцем. – Он хотел осквернить могилу Нарины Мас Харун, ночью, говоря, что ищет демона. Я пытался остановить его, но он меня не послушал. Сотворил какие-то чары над её могилой! Стражи видели этот свет на кладбище позапрошлой ночью!

Орей от такой столь явной и наглой лжи онемел окончательно. Он даже не понял, злится ли теперь на Арслана или просто не может осознать, в самом ли деле тот смеет произносить эти слова. Селянин, ставший главой рода Маас Фарек, продолжал выкрикивать обвинения, тыча пальцем в монаха и едва не срываясь с возвышения в центр зала.