Первая Государственная дума. От самодержавия к парламентской монархии. 27 апреля – 8 июля 1906 г.

У нового строя были сильные враги и мало защитников. Народная масса себе еще не отдавала отчета, в чем «конституция» заключается. Было неразумною тактикой начинать свою деятельность тем, чтобы конституцию осуждать и настаивать на ее изменении. Это значило играть в руки тем, кто уверял, что общественность все равно ничем успокоить нельзя. Каждый день существования нового строя его бы укреплял; «давность» – фактор не только частного права, но и государственной прочности. Тот жест, который делала Дума, указывая в адресе на необходимость немедленного изменения конституции, был не только не нужен, но еще нежелателен.

А главное, чтобы, делая его, иметь право рассчитывать на успех, было необходимо не отрицать вообще конституции. Только признав обязательность конституции, показав к ней лояльность, можно было добиваться ее изменения. Чем радикальнее должны были быть ее улучшения, тем более должна была быть очевидна лояльность Думы к самой основе ее. Если считать, что вся конституция незаконна, для общественности необязательна, то о каких конституционных путях для ее изменения могла быть речь? Вопрос переносился бы тогда в революционную плоскость, на столкновение «воли Государя» с «волей народа», на состязание материальных сил, которые нашлись бы в распоряжении той и другой стороны. Так ставить вопрос значило не только провоцировать власть на сопротивление, но не позволять ей уступить.

И если бы Дума задалась сознательной целью желательные ей конституционные реформы так мотивировать, чтобы Государь не мог на них согласиться, она не могла поступить бы иначе, чем поступила тогда.

Возьмем вопрос о второй палате.

Сам по себе этот вопрос не принципиальный, а чисто практический; теория единой палаты не устояла перед уроками опыта; пользу второй палаты признают и демократии. Но можно было пытаться обосновать желательность единой палаты практическими доводами. Например, тронная речь возвещала «обновление» русской земли; а Государственный совет был специально составлен из представителей «старого строя», в лице «назначенных» членов и представителей «привилегированных высших классов» по выборам. Выходило противоречие. Такой довод можно оспаривать, но он никого не оскорблял и не пугал.

Между исторической властью и Думой, как я указывал раньше, было идеологическое разногласие. Государь считал себя источником власти; он верил, что добровольно сам свою власть ограничил на пользу народа. Общественность же находила, что источник власти есть «воля народа», которая выражается в представительстве; Монарх поэтому должен ей подчиняться. Примирить это разномыслие было нельзя; но и касаться его было не нужно. Это спор академический; права обеих сторон были определены конституцией, независимо от теоретических построений. Сталкивать по этому поводу различные идеологии было вредно для дела.

А между тем адрес именно так мотивировал необходимость упразднения верхней палаты.

«Для плодотворной деятельности Государственной думы необходимо определенное проведение основного начала истинного народного представительства, состоящего в том, что только единение Монарха с народом является источником законодательной власти. Поэтому все средостения между верховной властью с народом должны быть устранены… Государственная дума считает долгом совести заявить Вашему Императорскому Величеству от имени народа, что весь народ только тогда с истинною силой и воодушевлением, с истинной верой в близкое преуспеяние родины будет выполнять творческое дело обновления жизни, когда между ним и престолом не будет стоять Государственный совет, составленный из назначенных сановников и выборных от высших классов населения»…

Этими словами вопрос был всецело поставлен на почву чистой идеологии, вне времени и пространства; уничтожения Государственного совета требовало будто бы «основное начало истинного народного представительства». Был ли такой аргумент убедителен? Допустив существование подобного «основного начала», и палату лордов в Англии пришлось бы признать недопустимым «средостением». Компетентности Думы можно верить, когда она сообщает о нуждах России. Но ей ли учить научным теориям? Она сама находилась еще в младенческом возрасте. А затем и наука признает только относительную ценность государственных форм, а не абсолютную их пригодность для всех.