Первая Государственная дума. От самодержавия к парламентской монархии. 27 апреля – 8 июля 1906 г.

Возьмем самый характерный пример – крестьянский вопрос. Все программы последних годов выделяли его на особое место, как главный, цельный и самостоятельный. Все поняли, что на нем держится вся Россия и что разрешение его нельзя откладывать. Но что о нем Дума сказала? «Выяснение нужд сельского населения и принятие соответствующих законодательных мер составит ближайшую задачу Государственной думы». Это, и все. И это «практическая программа, которую можно немедленно осуществить»? Не есть ли это testimonium paupertatis Государственной думы в этой важнейшей области дела? И любопытное совпадение. Ведь эти слова как раз то, к чему Думу призывала «тронная речь»… В ней говорилось: «Вы отдадите все свои силы для выяснения нужд столь близкого моему сердцу крестьянства». Но тронная речь эти общие слова и не выдает за программу. А Дума, которая требует немедленного проведения определенных конституционных реформ, собирается только «выяснить нужды крестьянства». Уж лучше бы она об этом молчала: правительство в своей декларации оказалось много выше ее.

Почему же плод работы «общественной элиты», людей исключительных дарований и преданных делу, оказался таким плохим и неполным? Объяснение этому надо искать не только в понижающем влиянии коллективов. Для этого были еще две специальные причины.

Во-первых, давнишнее антиконституционное решение кадетов, что «органической работой» Дума не должна заниматься, пока она конституцию не изменит. Во всей полноте это решение, конечно, не исполнялось, но иногда о нем вспоминали. Винавер приводит характерную сцену[44]. В Комиссии по адресу депутат Бондарев предложил в адрес включить указание, что Государственная дума «позаботится и о народном просвещении». Что могло быть бесспорнее и несомненнее? Это было издавна излюбленной заботой либерализма, предметом гордости русского земства. Теперь эту программу можно было развернуть в государственном масштабе. Возражений ждать не приходилось. О просвещении дважды упомянула сама тронная речь. И однако кадеты стали возражать. «Мы, – рассказывает Винавер, – доказывали, что предложение Бондарева нарушает самым резким образом лозунг оппозиции, исповедуемый особенно ортодоксально людьми, левее нас стоящими. Мы указывали, что эта тема будет с восторгом принята правительством, которое подскажет еще много однородных политически безобидных тем для дружной работы с народным представительством». Это ценное признание. Кадеты боялись, что правительство окажется с ним согласно, и потому не хотели этого проекта (!). И это им не помешало впоследствии за отсутствие соглашения винить само же правительство. Интересно и то, что эта тактика кадетских лидеров не была ни понята, ни поддержана здравым смыслом «обывательской массы». Попытка Бондарева вопреки протесту кадетов была принята трудовиками и правыми. Политиканство кадетов поддержано не было.

Была другая причина, обесцветившая деловую часть адреса. Кадетские лидеры настаивали на «единогласном» принятии адреса. Локоть правильно замечал, что единогласие ни для чего не было нужно. Но важнее, что оно искренно, быть не могло. Дума была единодушна в отрицательном отношении к старому, но в положительных программах между собой расходилась. Единогласие поэтому могло быть куплено только двусмысленностью, недоговоренностью, бессодержательностью. Для кадетской партии достижение единогласия этой ценой было привычной партийной тактикой. Она определяла линию партии. Теперь эта чисто кадетская тактика была применена к целой Думе. Даром это пройти не могло. Отмечу два характерных примера.

Кадетская партия имела в программе четыреххвостку, распространяя ее и на женщин. Адрес начинал серию реформ «избирательным правом». В прениях выяснилось, что четыреххвостка вовсе не была в стране таким общепризнанным лозунгом, каким его выставляли кадеты. Они сами принуждены были это признать. Были возражения и против прямых выборов, и особенно против участия женщин. Так, Д.И. Шаховской, сам сторонник четыреххвостки, свидетельствовал, что, если бы вопрос о «прямых выборах» был поставлен на голосование нашего крестьянства, то, конечно, по недоразумению, но ответ, вероятно, получился бы отрицательный». Чтобы не расколоться, Дума остановилась на формуле «общее избирательное право», которая была и в Манифесте 17 октября. Что же означало хваленое единодушие Думы? Какой она в результате примет закон? Левые партии выводили отсюда, что кадеты отказались от четыреххвостки, «изменили народному делу». Вот к чему вели кадетские настояния на единогласном решении.

В этом недоразумении ничего трагичного не было. Хуже вышло с аграрным вопросом.