Первая Государственная дума. От самодержавия к парламентской монархии. 27 апреля – 8 июля 1906 г.

С точки зрения конституционной оно софизм; оно говорит не о конституционном, а о парламентарном порядке. Тронная речь вовсе не должна была давать программу работ. Так делается в парламентарных государствах, где отношения правительства и представительства совершенно другие. Там, где Монарх не управляет, а только царствует, он может сам прочитать тронную речь; но она остается декларацией министерства перед парламентом. Личного мнения Монарха в декларации нет. Если изменится состав парламента и кабинета, он прочитает противоположную речь. Перемена в ее содержании его не компрометирует; не он управляет. Нашей же конституцией парламентаризм отвергался. Монарх не был символической декорацией. Все управление, по Основным законам, оставалось за ним. Но и при такой конституционной системе Монарх «безответственен»; за него отвечает, а потому за него и говорит министерство; личных политических выступлений Монарх делать не должен; это было бы неконституционно. Потому министры такие выступления делают сами и от себя, если даже, по существу, они в этом только следуют указаниям и даже приказаниям Государя. Этим сохраняется фикция его безответственности. Эта конструкция менее выдержана и ее труднее усвоить; но без нее не может быть дуалистической конституции. Поэтому тронная речь, поскольку она вообще бывает, и декларация министерства в таких конституциях две вещи совершенно различные: тронная речь у нас в Думе была произнесена только один раз при открытии не очередной Думы, как таковой, а при введении всего нового строя. Наш Государь обнаружил более конституционного понимания, чем депутаты, когда в этой своей тронной речи законодательной программы не излагал, а ограничился только приветствием и общими пожеланиями. Настоящая же «правительственная» декларация появилась, но только позднее, уже 13 мая. И ее тогда правильно от себя прочло министерство. В последующих Думах, 2-й, 3-й и 4-й, эти два акта всегда различались. Личные приветственные слова Государя передавались лицом, открывающим Думу, а потому, когда половина депутатских полномочий была проверена и Дума конституировалась, правительственная декларация читалась главою правительства. Эта конституционная логика была соблюдена и в 1-й Государственной думе. Лидеры Думы обнаружили большую неопытность или бесцеремонность, когда поторопились упрекнуть правительство в том, что оно не изложило программы, и особенно когда вздумали обязанности его принять на себя. Дума себя этим поставила в ложное положение, которое, по своему обыкновению, вменила в вину не себе, а правительству.

Еще труднее понять, почему это явное смешение функций Милюков счел «полезным». Ведь Дума этим брала на себя не только неподходящую, но для нее и непосильную роль. Хотя de jure Дума в своей законодательной инициативе была не ограничена (кроме изменения Основных законов), но de facto она не могла с нею справиться. Писать законы по плечу только правительству с его аппаратом. Недаром во всех конституциях парламентская инициатива большой роли не играет; и в нашей Думе главною заботою ее должно было быть рассмотрение законопроектов правительства. Утверждение Милюкова, будто бы для дела было полезно, чтобы Дума заменяла собою правительство, есть только желание заявить, что Дума могла эту работу исполнить лучше правительства, а может быть, «явочным порядком» и захватить функции министерства. Только для этой двусмысленной цели это могло быть полезно.

Но, какие бы цели ни преследовал адрес, успеха он не достиг. Дума провалилась в этой задаче не только тогда, когда она впоследствии принялась возвещенные законы писать, но в самой программе, которую в адресе она изложила. А изложить, казалось, было нетрудно. Милюков правильно замечал, что «думская программа реформ совсем не нова. Все это уже несколько лет говорится и утверждается со всякой общественной трибуны». В 1904 году все это было уже официальной программой. Можно было изложить ее наиболее полно и ясно или связать ее части внутренней мыслью. Ничего этого сделано не было. Думская программа реформ – логически несвязанный перечень общих мест, перерываемый экскурсиями в другие вопросы. С чисто литературной стороны она невразумительна. Она проигрывает в сравнении с программой ноябрьского земского съезда 1904 года. Ее и невозможно «немедленно осуществить», как это думала «Речь». Что, например, в ней означают слова «Дума обратит внимание на целесообразное употребление государственных средств»? Или: «Дума озаботится укреплением в армии и флоте начал справедливости и права»? Что значит «коренное преобразование местного управления»? На каких началах оно предположено? В чем состоят «справедливые нужды народностей»? Адрес обо всем этом не говорит ничего конкретного. Как это ни парадоксально, министерская декларация, прочитанная позднее перед Думой 13 мая, оказалась много яснее, а главное – содержательнее, чем деловая часть думского адреса.