Первая императрица России. Екатерина Прекрасная

Солдат, державший правую руку Йохана, вдруг с каким-то сипением выхаркнул сгусток черной крови, разжал руки и завалился вбок. В груди у него дымилась черная рана. Второй, здоровенный и сильный, как бык, но, видимо, не больно сообразительный деревенский увалень, на миг опешил и вытаращился на упавшего товарища… Этого мгновения Йохану хватило, чтобы развернуться к здоровяку лицом и, растопырив рогаткой указательный и средний пальцы свободной руки, ткнуть его прямо в эти беззащитно распахнутые удивленные глаза. Парень истошно взревел и прижал ладони к лицу. Йохан вырвался, схватился за эфес шпаги конвоира, выдернул ее из ножен и со всей силы припечатал незадачливого силача эфесом по темени. Убивать он больше не хотел никого, кроме одного человека во всем мире – царя Петра!

Вокруг кипела отчаянная схватка конных с пешими, и сабли лязгали сверху вниз о штык или о ствол фузеи, а польские и русские ругательства мешались с храпом лошадей и криками раненых. Йохан видел, как ближайший гренадер умело поддел на штык и сбросил с седла польского всадника. Другой верховой повернул на победителя коня, очень легко, словно мимоходом, отмахнул саблей – и голова солдата вместе с островерхой шапкой закувыркалось в пыли. Только потом, конвульсивно дергаясь, рухнуло большое тело…

Молодой офицер бросился на Йохана со шпагой. В бешеной круговерти боя он твердо помнил приказ – ни за что не выпускать арестанта. Пружинисто припав на правое колено, юноша сделал энергичный длинный выпад клинком, который мог бы проткнуть менее опытного противника, чем Йохан, насквозь. Но бывшего лейб-драбанта этот усердный, как в школе фехтования, укол в низкой квинте[15] скорее насмешил бы, будь у него немного больше времени… Не для того, чтоб убить начинающего юного служаку, а чтоб успеть спасти его глупую жизнь, прежде чем до него доберется кто-нибудь из поляков. Презрев все фехтовальные школы и позиции, как это не раз бывало в бою, Йохан обратил бешеную энергию своего смертельного визави против него самого. Он просто слегка отступил в сторону, увернувшись от удара, а когда офицерик по инерции пролетел мимо, не совсем уважительно, но веско поддал ему в зад сапогом. Субалтерн растянулся во весь рост, а Йохан хищным зверем прыгнул на него сверху и несколько раз ударил гардой эфеса по затылку – пока московит не перестал брыкаться…

– Жалеешь? – крикнул с высоты седла по-шведски знакомый голос. – Зря! Он бы тебя не пожалел.

Лейтенант Хольмстрем стащил с головы польскую рысью шапку и вытер ею сначала пот со лба, затем – окровавленную саблю.

– Ханс, мне нечего сказать, кроме того, что я обязан тебе жизнью, – Йохан сконфуженно протянул другу руку. Затем, узнав импозантного польского наездника с лихо закрученными усами и резкими манерами командира, почтительно поклонился:

– Витайте, пане Собаньский! Дзенькуе бардзо![16]

– Чешчь![17] – поляк весело кивнул. Выйдя из схватки, он казался беззаботным и довольным, словно после хорошего развлечения.

Скоротечный бой, с первого до последнего удара занявший всего минуту, много – две, был кончен. Двое семеновцев, раненные, но державшиеся на ногах, удирали со всех ног вниз по улице, во все горло призывая на помощь. Остальные плашмя распростерлись в лужах крови, кто-то слабо шевелился и жалобно стонал. Потерявший коня поляк наклонился над своим выбитым из седла товарищем, лежавшим без движения, и скорбно покачал головой в ответ на вопросительный взгляд пана Собаньского:

– Не жие, пане ротмистрже…[18]

– Холера ясна!..

«Прости, товарищ, ты умер за меня и из-за меня», – с запоздалым раскаянием подумал Йохан. Но предаваться печали было некогда. Хольмстрем подвел ему коня:

– Живо в седло, идиот несчастный! Пора смываться, пока сюда не примчалось все московское войско!

Йохан привычно захватил повод, подтянулся на луке седла и поймал ногами стремена. Спешенный поляк вскочил на лошадь своего погибшего друга, и маленький отряд с места рванул в галоп. Вовремя! В конце улицы уже замелькали зеленые мундиры российских пехотинцев, и вслед всадникам ударили запоздалые выстрелы…

Польские гарнизонные солдаты на городской заставе демонстративно отвернулись, якобы не замечая мчавшихся во весь дух соотечественников. Зато минуту спустя они расторопно сдвинули деревянные рогатки на пути плутонга московских драгун, спешившего по следу беглецов. Угрожая оружием и бранясь на чем свет стоит, обе стороны затеяли долгое и яростное препирательство о том, за какой надобностью выезжают из Яворова «жолнежи московськи» и имеется ли у них соответствующий «лист от пана коменданта». Когда появившееся подкрепление в лице роты преображенцев попросту оттеснило поляков и разметало рогатки, думать об успешном преследовании было уже поздно…

* * *