Первая императрица России. Екатерина Прекрасная

Беглецы из Яворова остановились перевести дух в густом перелеске только в сумерках. Кони, несколько часов кряду шедшие галопом и лишь немного отдыхавшие на рыси, судорожно раздували взмыленные бока. С их черных губ капала розоватая пена. Один из поляков, серьезно раненный штыком в бок, скорее свалился, чем слез с седла с помощью Йохана и своих товарищей. Ротмистр Собаньский получил глубокий укол в бедро. Другие поляки, бормоча в усы крепкие солдатские ругательства, тоже перевязывали раны оторванными от рубах лоскутами. У Йохана распухло разбитое лицо и разболелись изрядно помятые ребра. Победа над русскими гвардейцами досталась дорого. Невредимым из всего отряда остался только Ханс Хольмстрем.

– Кепське… Бардзо кепське…[19] – озабоченно бормотал польский предводитель, напрочь утративший свой бравый вид.

Йохан жестоко мучился от стыда и, кажется, впервые в жизни не смел поднять глаза на боевых товарищей.

– Послушай, Ханс, – выговорил он наконец, с трудом выдавливая слова. – Вы спасли меня от ужасного дела! Сам знаешь, что творят с людьми в пыточных проклятого царя Петра… Но как, во имя Господне, как вы узнали?!

– Мальчишка к трактирщику прибежал, – зло буркнул в ответ Хольмстрем. – Кричит: «На площади москали ассасина поймали!», или что-то вроде того. У них, евреев, своя почта, получше королевской эстафеты работает. Мы сразу и догадались, что это ты, дурак несчастный, попался, больше некому! Честно говорю, Йохан, я б бросил тебя к чертовой матери и смылся из города!..

– Спасибо, Ханс, ты настоящий друг…

– Подожди! Но поляки наши усищи свои тараканьи встопорщили, саблями забряцали: «Мы своих не бросаем!», «Москалям на погибель!»… Вот и получили себе – «на погибель», вон, побитые все, как псы после драки…

– Проше пана, оно того стоило! – оживился прислушивавшийся к их разговору Собаньский; ходивший со шведскими войсками под Полтаву, он неплохо понимал и изъяснялся на языке своих союзников. – Пан Крузе, разумеется, повел себя неосмотрительно, но как честный и достойный рыцарь! Для шляхетского гонора было бы невыносимо, что москали рвут его с дыбы, а мы не пришли на помощь!

– Вот и пришли, и что получили? – резонно заметил Хольмстрем. – Осмелюсь напомнить, что мы собирались завтра отправиться к нашему славному королю, и нам было что ему сообщить! А теперь московиты рыщут по всем дорогам, а с ранеными, на заморенных конях и без припасов нам далеко не уйти…

– Так есть, пся крев! – пан Собаньский сокрушенно поник головой и принялся ерошить пятерней свою свалявшуюся под шапкой густую чуприну. – Придется идти на фольварк[20] и сидеть там тихо, как мыши, пока москали всей силой не выступят в поход. Но потом нам не обогнать их: все дороги в Бессарабии будут забиты их войсками…

Йохан вдруг порывисто вскочил, осененный внезапным решением:

– Значит, нужно обогнать их и выступить немедля! Одиночный всадник легче сможет миновать разъезды московитов и проще прокормит коня в дороге. Добрая карта, звезды и Божья милость укажут путь от колодца к колодцу…

– Пан Крузе желает сказать, что он поедет к королю один? – пылко возмутился Собаньский. – Шляхетский гонор…

– Мой благородный и доблестный польский друг, – Йохан сознательно подобрал самые напыщенные эпитеты, зная, как падки на лесть польские шляхтичи. – Вы уже покрыли свою дворянскую и офицерскую честь славой, когда спасли меня от смерти и так бесстрашно сражались! Ваш союзнический долг перед шведской короной исполнен, пан Собаньский, никто не посмеет упрекнуть вас! Вы и храбрые солдаты ваши заслужили отдых, пока не заживут раны.

Поляк удовлетворенно кивнул и пробормотал, что «подлатать прорехи от москальских штыков не помешает». Его самолюбие получило полную индульгенцию. Поездка к шведскому королю, чтобы помогать туркам, которые старинные враги Речи Посполитой, бить других врагов – московитов, отменялась под самым благовидным и рыцарственным предлогом. Усталым голосом Собаньский скомандовал своим солдатам «по коням!». Приказ был исполнен не без труда, с болезненными стонами и забористой руганью. Йохан по очереди крепко пожал руку каждому из поляков, а они, прощаясь, по своему обыкновению препоручали храброго шведа защите «Ченстоховской Божьей Матери и пана Иисуса».

Лейтенант Хольмстрем тоже было взобрался в седло, но вдруг смачно плюнул и спрыгнул на землю.

– Ну уж нет, Йохан! – решительно заявил он. – Если ты собираешься еще раз запереться прямо в лапы московитам, то, черт побери, и я с тобой! Болтаться в петле вдвоем или подыхать в степи вместе куда веселее… А если, не ровен час, все-таки удастся добраться к нашему славному Карлу, я не хочу отдавать всю славу тебе одному!

Дав коням пару часов отдыха, они выехали под покровом ночной мглы, угадывая по звездам направление на юг и на запад, сторонясь дорог и держа наготове оружие.