Первая исповедница

— Неужели? — Он покачал головой, не оборачиваясь. — Ты говоришь, что думаешь, будто Барах погиб за что-то стоящее, поэтому у тебя есть утешение. Эти люди погибли ни за что. Какое утешение может быть для тех, кого они покинули?

— Ты знаешь, каково встречаться с вдовами этих людей? Мужчин, жизни которых потеряны впустую? Ты можешь представить себе горе женщин, знающих о смертях собственных мужей, слышавших, что я мог предотвратить катастрофу, но был эгоистом вместо того, чтобы помочь им? Ты можешь представить себе, что значит слышать их детей, детей, которых я катал на плечах, плачущих по своим отцам, которых они никогда уже не увидят? Можешь себе представить, что значит, когда вдовы, матери, сестры и дочери умерших мужчин лежат у твоих дверей всю ночь, безутешно рыдая, обвиняя в смерти любимого человека?

— Нет, не могу, — ответила Магда в наступившей тишине.

Она испытывала стыд за то, что была одной из тех, кто так легко посчитал его виновным просто потому, что слышала, будто он виновен. Магда сформировала мнение о Мерритте еще до встречи. Она чувствовала себя дурой, что так охотно приняла ложь.

— Как мог я убедить людей, переживающих такую боль, что пытался не допустить неоправданных смертей? Они не хотят слушать. Они не хотят слышать. Они верят Совету, утверждающему, что, если бы я помог, никто не умер. Для семей погибших проще обвинить меня, чем пытаться понять всю сложность вопроса. Они не могут понять, что, даже если бы я остался и приложил все силы, люди по-прежнему были бы мертвы, и я погиб вместе с ними. Для них проще принять ложь, нежели истину.

Магда слышала, как дети бегут по улице, играют, и за ними увязалась лающая собака. Она могла лишь представить, какие страдания достались на долю детей после потери отцов. Когда они, наконец, убежали достаточно далеко, покров молчания установился в небольшом, загроможденном домике.

— Поэтому ты уехал из Замка, — сказала громко Магда, когда понимание пришло к ней.

Мерритт до сих пор стоял к ней спиной, когда кивнул.

— Именно.

Магда могла видеть, как ему больно быть в таком безвыходном положении и несправедливо обвиненным. Она поняла, почему Барах сказал, что хотел бы помочь Мерритту.

Магда встала и пересекла комнату, положила руку на широкое плечо, успокаивая. Теперь она поняла глубину сострадания, которое Исидора видела в нем.

— Спасибо, Мерритт, что объяснил мне. Теперь я понимаю и очень рада, узнав, что люди лгут о тебе, и в то же время стыжусь, что я слепо верила в ужасные обвинения.

Мерритт признательно кивнул, слегка коснувшись лезвия меча.

— Много хороших людей погибло ни за что. Боюсь, еще больше погибнет, прежде чем советники откажутся от попытки совершить невозможное.

Стоя перед Мерриттом, когда он повернулся к ней, Магда в первый раз увидела полностью великолепный меч на красном бархате. По всей длине сверкающего лезвия было углубление, которое заканчивалось лишь у самой вершины меча. Стальные гарды в виде креста агрессивно выгибались вперед. Эфес тонким кружевом оплетала серебряная филигрань.

На рукояти по обе стороны шла надпись золотой нитью: ИСТИНА.

От красоты меча у Магды перехватило дыхание.

Почти невольно она вытянула руку и коснулась эфеса, пальцы пробежались по слову Истина. Магда никогда не видела ничего подобного.

Мерритт наблюдал за ней некоторое время; затем поднял меч, и пальцы Магды наконец опустились на слово Истина. Волшебник положил меч на ладони, и предложил взяться за рукоять.

Магда не могла сопротивляться и позволила пальцам сомкнуться вокруг рукояти. Когда она сжала и подняла оружие, могла чувствовать кончиками пальцев выпуклые золотые буквы слова «Истина» на одной стороне и плетеные проволокой, врезающиеся в ладонь, — на другой.

Магда знала несколько приемов, но не была с мечом так опытна, как с кинжалами. Этот меч отдавал магией. Он потрясающе балансировал в руке, казался легким, быстрым и удивительно правильным.

Он также пробудил нечто в глубине души, вызывая наружу так, как она не ожидала и даже не вполне понимала.

Единственное, чем она это могла назвать, так это праведным гневов, вскипающим прямо на поверхности сознания, рвущимся освободиться.

— Это, должно быть, ключ, — прошептала Магда почти про себя.

Мерритт до сих пор смотрел ей в глаза.

— Должен быть им, но как я объяснил, не могу закончить его.

— Все это имеет смысл теперь, — сказала Магда скорее себе, нежели ему. — Понимаю, что ты имел в виду, говоря о магии ключа, служащего истине и в то же время защищающего силу.

— Силе необходима истина, чтобы работать. Истина это реальность, законы природы. Они неотделимы. Эти отношения олицетворяются словом, вытканным на рукояти. Оно делает меч призванным служить большему, нежели просто силе, — истине.

Магда наконец взглянула ему в глаза, когда понимание пришло.

— Это Меч Истины.

Теплая улыбка смягчила лицо Мерритта.