Первая командировка

— Тогда я пошел. — Рудзит отстранился от кровати и подхватил свои костыли.

— Куда вы? — спросил Самарин.

— Тут неподалеку жил один доктор, я его знал по советской жизни. Вроде наш человек.

— Что значит — «вроде»? — строго спросил Самарин. Он уже начинал понимать всю сложность создавшейся обстановки.

— А то, что, может, и не продаст... а она может умереть! — сердито ответил Рудзит и ушел.

Больше часа Самарин просидел у кровати радистки. Женщина, тяжело вздыхая, меняла компрессы и давала больной какие-то лекарства. Ирмгардей дышала прерывисто, постанывала тихо, два раза ее слипшиеся губы произнесли:

— Пить... пить...

Приподняв ей голову, женщина поила ее из кружки и тихо плакала.

Вернулся Рудзит, с ним пришел пожилой человек с чемоданчиком. Он стал выслушивать радистку, перебрасываясь короткими фразами с женщиной. Самарин понял, что доктор интересуется, кто больная, зарегистрирована ли она тут, по месту жительства, работает ли. Ему ответил Рудзит, сказал, что больная — гостья сторожихи, приехала из Резекне.

— Ты скажи-ка мне прямо: она из ваших? — вдруг опросил доктор.

— Что значит — «из ваших»? — не очень умело уклонился Рудзит.

— Сам знаешь — что! — сердито проворчал доктор и показал на Самарина: — А это кто?

— Это ее парень, — поспешно ответил Рудзит. — Они с весны женихаются. А живет он в Риге по полной законности.

Доктор очень долго молча сидел на краю постели, держа руку радистки и будто слушая ее пульс, обдумывал что-то,

— Ну вот что, Рудзит, — сказал он наконец и встал, — у нее, судя по всему, крупозное воспаление легких. Взять ее смерть на свою душу я не могу и потому сделаю так: утром я из своей больницы пришлю за ней санитарную машину, поедешь вместе с ней и будешь ей за приемного отца. А мне ты будешь школьный товарищ и дальше не распространяйся. Сам понимаешь, куда я лезу.

— Ну как же не понять, спасибо тебе, Алфред, навек твой должник.

— Дохода с тебя — как с дохлой мыши, — проворчал доктор и ушел.

Всю ночь Самарин оставался в сторожке, спал сидя на табуретке, привалившись к стене. Утром Ирмгардей увезли, она так и не пришла в сознание. Ее тетка накормила его завтраком, и он ушел домой в полной растерянности.

Днем Самарин пошел на рынок — Рудзита не было. Вечером не было его и дома. Самарин не знал, что делать, он понимал только одно — прекратить работу с Осиповым он не может, но без связи она становилась бесполезной.

Только на четвертый день Самарин застал Рудзита дома. Он лежал на постели, не отстегнув протеза. На столе стояла пустая поллитровка. На появление Самарина он никак не реагировал, даже глаз не открыл. Самарин склонился над ним и увидел, кто из глаз его текут, исчезая в бороде, слезы. Самарин присел на край его скрипучей койки. Рудзит открыл глаза и хрипло простонал. Самарин боялся спросить о радистке, уже понимал — случилось несчастье.

Вдруг Рудзит схватил его за руку, резко дернул к себе:

— Что молчишь, каменный человек? Нет нашей Анечки! Нет! Сгорела Анечка! — Он начал всхлипывать, тело его дергалось.

Самарин молчал. Мысли метались в его голове, неуловимые и мутные. Рудзит не отпускал его руку, сжимал ее, как клещами.

— Что же ты молчишь, каменный ты! — вдруг прокричал он сорвавшимся голосом. И точно с криком покинули его последние силы, он отпустил руку Самарина и откинул голову на подушку.

Сколько после этого в комнатушке длилось молчание? Может быть, час, а то и больше. Но вот Рудзит шевельнулся, приподнялся на локте и стал шарить рукой по столу. Зацепил бутылку — она скатилась со стола на пол, звякнула пустым звуком. Он бессильно упал на подушку.

— Ты же не знаешь какая она была, наша Анечка, — хрипло заговорил он, глядя в потолок сверкающими от слез глазами.

Рассказ Гунара Рудзита о радистке Ане