на самом же деле никому никогда не дано достаточно знать ни о бегах, ни о чем другом. только щегол думает, будто все знает. помню, как-то летом я выиграл 4 штуки в Голлипарке и поехал в Дель-Мар на новой машине, пижонистый, поэтичный, всезнающий, весь мир за яйца держал, и снял себе целый мотель у моря, и появились дамы, как они всегда появляются, когда пьешь и много смеешься, и тебе наплевать, и деньжата у тебя водятся (дурак и его деньги вскоре расстаются), и я каждую ночь устраивал вечеринки, а каждую вторую ночь у меня заводилась новая девка, и шутка у меня тогда была такая: мотель стоял на самом берегу, и я говорил, напившись и натрепавшись до упаду, говорил так: «Крошка, я кончаю с ШОРОХОМ ПРИБОЯ!»
Еще одна про лошадок
сезон бегов в упряжке был уже, как говорится, открыт неделю или 2, и я выезжал туда, вероятно, раз 5–6, выходил в конце по нулям, а это дьявольская трата времени — все на самом деле трата времени, если только не ебешься хорошо, не творишь хорошо, не живешь хорошо или не ползешь к какому-нибудь призрачному любвесчастью. мы все закончим в захезанном горшке разгрома — хоть смертью его назови, хоть ошибкой, слова — не мое дело, хоть я и предполагаю, поскольку человек не перестает приспосабливаться к течению, что мы можем назвать это опытом, даже если не уверены, что это мудрость. к тому же человек всю жизнь может прожить в непрерывной ошибке, в каком-то оцепенелом состоянии ужаса. короче, вы видели такие лица, я видел свое.
стало быть, пока не сп
посмеяться там тоже можно.
— проклятый урод, какой-то проклятый урод не смыл за собой это говно! ОН ЕГО ТАК И ОСТАВИЛ! вот же урод, я захожу, а оно ТАМ! дома наверняка тоже так делает!
мальчишка вопил. все остальные стояли и занимались своим делом — ссали или мыли руки, думая о последнем заезде или о следующем. я знаю придурков, которые придут в восторг, наткнувшись на горшок, полный свежих какашек. но так всегда бывает — достается он не тому, кому надо.
другой день: я потею, сражаюсь, чешусь, молюсь, дрочусь, только бы удержаться в выигрыше баксов на 10–12, а это очень трудный заезд в упряжке, думаю, сами жокеи не знают, кто победит, да еще такая здоровая жирная баба, громогласный кит здоровой вонючей ворвани, подваливает ко мне, прижимается к моему туловищу всем своим смердящим сапом, суется мне в рожу 2-мя крошечными глазками, ртом и всем остальным и говорит:
— кто правит первой лошадью?
— кто правит первой лошадью?
— да, кто правит первой лошадью?
— черт бы вас побрал, дамочка, подите нон от меня, не доставайте, прочь! прочь!
она пошла, на ипподроме полно психов, некоторые приходят, едва откроют ворота. растягиваются на сиденьях или на лавках и спят все бега. ни единого заезда не видят. потом встают и идут домой. другие прогуливаются, лишь смутно осознания, что здесь происходят какие-то бега. покупают себе кофе или стоят так, будто из них всю жизнь вышибли и выжгли. или смотришь иногда: кто-нибудь стоит где-то в темном углу, целую сосиску с булкой себе в глотку пихает, давится, кашляет, в полном восторге от того, какое свинство тут развел. а в конце каждого дня видишь одного-двух, головы между колен. иногда они плачут. куда идут отсюда неудачники? кому они нужны?
в сущности, так или иначе каждый считает, будто у него есть ключ и он сумеет всех обставить, даже если иногда это ничем не подкрепленное допущение, что, мол, удача должна повернуться к ним лицом, некоторые играют на звезды, некоторые — на номера, некоторые — только на время, другие — на жокеев, или замыкающих, или на скорость, или на имена, или вообще бог знает на что. почти все проигрывают, постоянно. почти весь их доход уходит прямо в машины тотализатора. у большинства этих людей непереносимо фиксированные эго — они уперто глупы.