Первая красотка в городе

Я дотянулся до бутылки, долго и хорошо приложился, поставил ее на место, а затем подлез и приподнял эту огромную розовую ночнушку. Немного помацал и уж не знаю, что именно нащупал, но мне показалось — то, что надо, хоть и очень маленькое, но в нужном месте. Да, то была ее пизда. Я ткнулся в нее краником. Затем дотянулась она и направила меня куда надо. Еще одно чудо. Штука эта оказалась тугой. Чуть шкуру с меня не содрала. Мы заработали. Мне хотелось поскакать подольше, но плевать. Она имела меня. Лучшая ебка в жизни. Я стонал и верещал, потом кончил, скатился. Невероятно. Когда она вернулась из ванной, мы немного поговорили, потом Мари заснула. Но она храпела. Поэтому пришлось ретироваться к себе на кровать. И проснулся я только наутро, когда она уходила на работу.

— Пора бежать, Чарли, — сказала она.

— Конечно, крошка.

Как только она ушла, я сходил на кухню и выпил стакан воды. Она оставила сумочку. Десять долларов. Я не взял. Вернулся в ванную, хорошенько посрал, уже без паука. Потом принял ванну. Попробовал почистить зубы, слегка сблевнул. Оделся и снова вышел на кухню. Раздобыл кусок бумаги и карандаш.

Мари!

Я люблю тебя. Ты ко мне очень хорошо отнеслась. Но я должен уйти. Даже толком не знаю почему. Спятил, наверное. До свиданья,

Чарли.

Я прислонил записку к телевизору. Мне было нехорошо. Хотелось плакать. Там было так спокойно, как раз то спокойствие, что мне нравилось. Даже печка с холодильником выглядели человечески, то есть — по-хорошему человечески, казалось, у них есть руки, голоса, и они говорят: потусуйся немного, парнишка, здесь хорошо, здесь, может быть, даже очень хорошо. В спальне я нашел остатки квинты. Выпил. Потом в холодильнике отыскал банку пива. Выпил и ее. Потом встал, прогулялся по этому узкому коридору — долго, чуть не сотню ярдов. Дошел до двери и вспомнил, что у меня остался ключ. Вернулся, вложил ключ в записку. Потом снова посмотрел на десятку в кошельке. Оставил ее. Прогулялся еще раз. Дойдя до двери, я уже знал, что, как только ее закрою, обратного пути не будет. Закрыл ее. Окончательно. Вниз по ступенькам. Я снова один, и всем плевать. Пошел на юг, затем свернул направо. Шел себе, шел и вышел из Французского квартала. Пересек Канал-стрит. Прошел несколько кварталов, а потом свернул, миновал еще какую-то улицу и свернул в другую сторону. Я не знал, куда иду. По левую руку оказалось какое-то заведение, в дверях стоял человек, он спросил меня:

— Эй, мужик, работа нужна?

Заглянул я в ту дверь: целые ряды людей выстроились вдоль деревянных столов с молотками в руках, они разбивали какие-то штуки в раковинах, вроде моллюски, они ломали эти раковины и что-то делали с мясом, и там стояла темень; казалось, эти люди лупят по самим себе молотками и выбрасывают то, что от них остается, поэтому я ответил человеку:

— Нет, мне не нужна работа.

Я шел, и солнце светило мне в лицо. Оставалось 74 цента.

Нормальное такое солнышко.

Какой пизды ни пожелаешь…

Гарри и Дьюк. Пузырь примостился между ними в номере дешевого лос-анджелесского гадюшника. Субботний вечер в одном из самых жестоких городов мира. У Гарри лицо было довольно круглое и глупое, выглядывал один лишь кончик носа, а глаза вызывали только ненависть; фактически ненависть с первого взгляда вызывал и сам Гарри, поэтому на него не глядели. Дьюк был помоложе, умел слушать, только слабенькая улыбочка мельтешила на лице, когда слушал. А слушать он любил; люди для него были самым грандиозным развлечением, к тому же за вход денег не брали. Гарри был безработным, а Дьюк работал дворником. Оба сидели и сядут снова. Оба это знали. Какая разница.

Квинту опорожнили уже на треть, а на полу валялись пустые пивные банки. Мужики вертели самокрутки с естественным спокойствием людей, чья жизнь до 35 лет трудна и невозможна, а они до сих пор живы. Они знали, что все вокруг — ведро навоза, но бросать не собирались.

— Видишь, — сказал Гарри, отхлебывая, — я тебя выбрал, чувак. Я могу тебе доверять. У тебя очко не заиграет. Я думаю, потянет у тебя машина. Разделим аккурат напополам.

— Рассказывай, — сказал Дьюк.

— Ты не поверишь.

— Рассказывай.

— Ну что — там лежит золото, прямо на земле, настоящее золото. Надо только выйти и подобрать. Я знаю, что похоже на бредятину, но оно там, я его видел.

— А в чем загвоздка?

— Ну, это армейский артиллерийский полигон. Бомбят весь день, а иногда и ночью, вот в чем загвоздка. Надо не зассать. Но золото — там. Может, его снарядами из земли вывернуло, не знаю. Но по ночам обычно не пуляют.

— Значит, поедем ночью.

— Правильно. И подберем его с земли. Разбогатеем. Какой пизды ни пожелаешь — любая нашей будет. Подумай только — какой ни пожелаешь.

— Неплохо.

— А если начнут пулять, прыгнем в первую же воронку. Туда они по новой целиться не будут. Если собьют мишень, им этого хватит. А если нет — в следующий раз бахнут куда-нибудь еще.

— Логично.

Гарри нацедил немного виски.