Первая кровь

— А? — втянув голову в плечи, тоненьким голоском переспросил Вовка. — Их… бин… нихт ферштеен!

— Der stumpfe Bastard! [9]— рыкнул офицер карательной группы. — Я есть говорить: куда бежать? В лес к партизанен?

— Да что вы, дяденька, такое говорите? — всплеснул руками мальчишка. — Мы о партизанах и слыхом не слыхивали! Интернатские мы! Правда, пацаны?

— Точно, из интерната мы, — подхватил Севка. — Вот-вот, — он ткнул пальцем в опознавательную интернатскую нашивку.

— Schweinestall, [10]— весело заржали немцы.

— Зачем ходить в лес? — вновь повторил свой вопрос офицер.

— За шишками мы… хотели… — как можно жалостливее проблеял Вовка.

— Что есть шишками? — спросил немец.

— Шишки? — переспросил Вовка. — Шишки — это такая вкусная вещь… Щелкать, орешки кушать, эссен!

Вовка увидел заснеженную ель и указал на нее:

— Елка, шишки… Показать могу…

Фриц повелительно взмахнул рукой, а Вовка мухой метнулся к дереву.

— Вот они — шишки! — продемонстрировал он находку. — Только эта маленькая — кляйне, а в лесу — большие, гроссе…

— A! Die Fichtenzapfen, [11]— понял, наконец, командир. — In der Wald darf man nicht gehen! [12]В лес нельзя! Партизанен!

* * *

От мощного удара кулаком в лицо Севкина голова запрокинулась, а из разбитого носа хлынула кровь.

— Твари! — злобно прошипел Боров, потирая ушибленные костяшки. — Ишь чего удумали: за шишками они собрались! Этот небось, мелкий, надоумил? — Боровой без замаха ударил Вовку тыльной стороной ладони по губам.

Мальчишка ловко увернулся — ладонь воспитателя лишь слегка зацепила его по щеке.

— Ах ты сволочь! — вскипел Боров, толкая Вовку в грудь.

Мальчишка не удержался и упал. Воспитатель принялся остервенело пинать извивающегося ужом Вовку.

— Отставить! — раздался строгий голос. — Федор Петрович, ты чего это тут творишь? Опять за старое взялся?

Боров перестал пинать Вовку и обернулся к дверям. Встретившись взглядом с седым мужчиной лет шестидесяти, Боров опустил глаза и пролепетал:

— Степан Степаныч, господин директор… Вы уже вернулись? А я вас только завтра ждал…

— Так что у нас за проблемы, что ты так воспитанников уму-разуму учишь? — повторил Матюхин. — И кто это новенький? Чем он тебе так не угодил?

— Да понимаете, Степан Степаныч, эта троица в самоволку ушла… В лес… За шишками, как мне эти умники сообщили. Их ягды на опушке выловили… Как не постреляли — ума не приложу! У них ведь приказ стрелять по всему, что движется! Повезло дурням! Теперь вот за них в управе объясняться придется, гору бумаги извести! Ты ж знаешь, как немцы в пособники к партизанам записывают! Лучше бы пристрелили просто… Мороки меньше! Прибить бы скотов! — Боров демонстративно замахнулся.

— Ты это, Федор, не перегибай! И замашки эти свои брось — забыл, как в прошлый раз было? Если провинились — определи в карцер, там разберемся. Ладно, я у себя, как закончишь — зайди.

— Уроды! — Когда директор интерната скрылся в коридоре, Боровой еще раз пнул лежащего Вовку. — Встать!

— Падла полицайская! — просипел мальчишка, с трудом поднимаясь на ноги.

— Что ты там провякал? — изумленно переспросил Боров.

— Тварь ты фашистская! Прихвостень арийский! — сплюнув на пол кровавую слюну, произнес Вовка. После этого он добавил еще несколько крепких ругательств и пару непристойных жестов: — Имел я тебя!

— Ах ты паскуда! — вскипел наставник-воспитатель, кинувшись к мальчишке.

Но Вовка на этот раз и не думал отступать: он сгруппировался и со всей силы боднул Борова лбом в подбородок. Воспитатель клацнул зубами и шумно рухнул на пол. Вовку тоже повело от удара, но он таки умудрился устоять на ногах.

— Я же говорил, — тяжело дыша, произнес мальчишка, — что я тебя поимею!

Севка, зажимающий пальцами кровоточивший нос, осторожно коснулся лежащего навзничь воспитателя носком башмака.

— Вырубился! — пораженно прошептал он. — Вовка, ты Борова вырубил! Что же теперь будет? — ахнул он, запрокидывая голову, — кровь из носа потекла обильнее.

— Не хрен руки распускать! — фыркнул мальчишка.

— Так он нас теперь… — произнес Миха, но не договорил, в дверном проеме вновь появился директор интерната.

— Дела! — присвистнул он, увидев лежащего на полу Борова. — Этим и должно было закончиться… Живой хоть?

— Живой, — кивнул Вовка.

— Ты, что ли? — по-деловому спросил Вовку Матюхин. — Наши-то на такое не способны. Он их с детства запугивал.

— Я, — не стал отпираться Вовка.

— Чем ты его приложил? Табуреткой?

— Не-а, головой. В подбородок. Просто попал…

— Головой? — не поверил Матюхин. — Хотя… Нет, ну такого кабанчика завалить… Откуда же ты у нас такой взялся? — спросил он. — Тебе, кстати, сколь годов-то?

— Точно не знаю, — ответил Вовка, — лет десять-одиннадцать.

— Тогда ты у нас надолго не задержишься. Это, наверное, к лучшему, — бубнил себе под нос Матюхин, — а то с таким фруктом намаемся… Так, умники, пойдемте, я вас в карцере запру. Ключи у меня будут, пока Федор Петрович не остынет… А то ведь не ровен час… Сами знаете. А ему еще никто из воспитанников так рыло не чистил.

* * *