Глава 6
– Как же ты поедешь туда сама, девочка?
– Поездом, Лариса Николаевна. С пересадками. Я уже купила билеты.
– Ты…совсем с ума сошла? – нет, она не кричала, она шептала, чтобы не разбудить детей, но ее голос дрожал так, что я с трудом разбирала, что она говорит. Точно так же дрожали мои руки от принятого решения.
Но я не чувствовала, что сошла с ума. Наоборот, еще никогда я не была более целостна сама с собой, более созвучна своему внутреннему миру, чем сейчас. Я приняла решение. Наверное, оно пришло ко мне еще тогда, когда мои глаза тонули в черной синеве ЕГО глаз, и я медленно передвигалась, цепляясь за решетку. Наверное, оно было заложено внутри вместе с генетическим кодом и впиталось мне под кожу вместе с каждой молекулой запаха моего Айсберга.
– Это добровольная ссылка. Это какое-то невероятное самоубийство.
– Почему? Я могу там жить, как и здесь. Жить так же, как и раньше…Мы обустроимся с девочками и Льдинкой. Я знаю несколько языков. С вашими рекомендациями я могу работать в школе. Вы же можете это сделать ради меня – достать рекомендации из института. Я обо всем подумала…Я не капризная, я справлюсь. Деньги на первое время у нас есть.
– Справится она. Одна…на севере. Черт знает где. Как же я отпущу тебя? Ты не представляешь, какая это дыра! Я бывала там проездом! Бывала в этом городе, в этой жути…Ты знаешь, что такое городок при огромной колонии? Ты понятия не имеешь, что там за жизнь! Это даже не цивилизация. Туда насильно не едут, не то, что добровольно. Я все понимаю…но не это, не эти похороны. Ты молодая, ты еще нашла бы свое счастье. Даже с тремя детьми. Красавица, умница. А ты…все ради него…ради…
В больших серых глазах слезы, и руки заламывает. Но мы обе знаем, что своего решения я уже не изменю.
– Я понятия не имею, как мне жить без него…я понятия не имею, как мне жить вдалеке. Я поеду туда и сделаю все, чтобы быть рядом. Я чувствую, что так надо, чувствую, что это правильно.
– Никто не даст! Это тебе не здесь…это тебе не договориться за взятку. Там другие правила и законы.
– Посмотрим!
– Упрямая! Ты…какая же ты упрямая!
– Девочек лучше всего увезти, лучше всего уехать так далеко, где нас никто не найдет. Гройсман позаботился о том, чтобы у меня были новые документы, позаботился о документах девочек и Льдинки.
Она складывала посуду в раковину и больше на меня не смотрела. Я видела, что ее плечи слегка подрагивают, и знала, что, возможно, она плачет. Внутри все разрывается от жалости, но в то же время сердце бьется уже совсем в ином ритме. Оно умчалось вместе с поездами в самую синюю и мрачную даль.
– А я…обо мне ты подумала? Как же я, Марин? Я же тебя люблю, как родную дочь…как я теперь останусь сама?
– Вы…вы можете поехать со мной…Наверное.
– Да…наверное. А вообще… я этого даже видеть не хочу. И тебя…тебя тоже видеть не хочу.
Больше она ничего не сказала, домыла посуду и ушла из дома, накинув пальто и платок на голову. Хотела побежать следом и не стала. Мне нечего ей сказать, нечем утешить, а просить прощения мне не за что. Я еще какое-то время сидела на кухне и смотрела в окно на темно-синее ночное небо. Мыслей не было. Пришла какая-то тревожная ясность и понимание, что именно я буду делать. Так бывает. Вот здесь, в своем городе, там, где я уже привыкла жить – я больше себя не видела. Я видела себя там, где неизвестность, там, где будет тяжело и, наверное, очень страшно одной.
Вспомнила, как приехала за девочками. Как они радостно обнимали меня, как жалась ко мне маленькая Анечка, как сдержанно, но так отчаянно хватала меня за руки Лиза. И как быстро они собирали вещи, чтобы ехать со мной… а Анечка, она всю дорогу спрашивала: