Первая леди для Президента

– Так. Пошли со мной. Сейчас расселишься. Ключи у меня есть, а завтра я обо всем договорюсь. Все равно там никто не живет. Григорьевна померла год назад, ее дочка с мужем уехала поближе к цивилизации. А тут и холодильник есть, и стиралка. Все осталось после Григорьевны, царствие ей небесное. Идем.

– Неудобно как-то. Чужая квартира и…

– Неудобно ей. На вокзале спать удобней будет? Идем!

Остановилась возле синей выкрашенной двери, но прежде чем открыть, постучала в дверь напротив, откуда доносился звук перфоратора.

– Колька, суко! Как же ж ты затрахал сверлить! Уезжала – сверлил, приехала – сверлит! Ты что, тут собрался Канары забабахать? Потарахти мне еще! Если Васька из-за тебя не спал днем, я тебе яйца откручу!

– Валька, то ты?

– То я! Хватит сверлить, грю!

– Та уже все. Закончил.

Повернулась ко мне, подмигнула, открыла дверь.

– Входи. Тут все скромно, но чистенько. Для жизни пригодно. Григорьевна баба была аккуратная, за порядком следила. И коврики у нее, и ложки с вилочками, и кастрюли начищены. Все тут осталось. Так что все у тебя есть. А чего не хватит, мы найдем и принесем. Правда, сюда ее кот повадился ходить – Кутузов. Глаза одного нема. Она как померла, год почти прошел, а он все ходит, орет под окном. Скучает по ней. К нам ни к кому не идет. Ты его, если чего, веником. Он веника боится.

Я вдруг резко ее обняла за шею, и слов не осталось. Только слёзы.

– Спасибо вам, тетя Валя. Спасибоо. Никогда вашей доброты не забуду.

– Та ты чего! Перестань! Доброты! Я еще та стерва…Но хороших людей люблю. Людям помогать надо. Так мать моя говорила. И всегда права была. Я это только с возрастом понимать начала.

Ты давай, обживайся. А утром на фабрику пойдем и в областной центр. Как бумажки все получишь, можно и к куму.

– А кто такой…кум?

– Понятно…кум – это та сволота, которая мужика твоего мордует, а с тебя бабло тянет. Но от той сволоты все зависит. Начальник оперчасти. Афанасьев Андрей Петрович. Та еще гнида. Завтра схожу к нему все разузнаю…

– Значит так. Свиданку пока не разрешает. Новенький он…ну и наворотил кой-чего.

Меня эти слова убили, наверное, я бы так и сползла по стеночке, внутри все замерло и заледенело. Как будто ржавыми ножницами очень хрупкую и нежную надежду изрезали.

– Так, ты чего? Смотри, как побледнела. Я ж сказала – ПОКА.

Валя усмехнулась и поправила очки.

– Разрешит. Есть у меня на него рычажки давления. Просто потерпи. Главное, все оформили, работа есть, дети пристроены. Ты уже завтра можешь в цех выходить, сильно не загрузят работой. Смена до шести вечера.

– А как…как мне его увидеть?

Выдохнула и прошла на мою кухню, по-хозяйски поставила чайник на плиту, плюхнулась на стул.

– Надеюсь, мою задницу ножки выдержат. Я ей про устройство, про работу, а она опять про него. Что ж мы бабы такие дуры то, а?

Я напротив нее села, руки одна в другую сложила. Дышать тяжело, и сердце ужасно колотится, от разочарования замирает.

– Мужик твой уже успел за эти дни в карцере отсидеть. Отличился. Морду кому-то набил…но думаю, что там только мордой не обошлось, раз его так конкретно закрыли.

Подалась вперед, с мольбой глядя в ее глаза.

– Ничего, вышел уже. На стройке работает. Кирпич таскает. Там бараки строятся. Новых всегда на самую тяжелую работу отправляют. Если через деревню в лесопосадку идти, там как раз и выйдешь к забору. Стройка там. Увидишь издалека. Это пока все.

Вскинулась, подорвалась, но она меня за руку схватила.

– Но сегодня нечего там делать. В выходные пойдешь. На вышке охрана и с ними охрана. Могут и пальнуть. Так что без лишних движений. На три метра близко не подходить. Посмотрела и ушла, поняла?

Киваю, а сама уже мысленно бегу, уже вся извелась, уже душа туда рвется, трепещет. До выходных не доживу.

– Смотри! Начудишь – не спасу. А у тебя дети! Не приближаться! Свидание скоро даст. Думаю, на следующей неделе сможешь пойти к куму, он цену скажет, а мы придумаем что-то.

– У меня есть деньги.

– Вот же ж дурная, ну кто чужим рассказывает, что деньги есть. Какая же ты еще глупая и жизнью не побитая.

– Ты не чужая!

– Сколько ты меня знаешь? Неделю? Я жена вора!

– Ты человек, который протянул мне руку помощи, когда совсем страшно было. Если тебе не верить, то кому тогда?

Внезапно послышались крики за дверью, вбежала соседская девочка с расширенными от ужаса глазами.

– Там…там Колян собаку вашу бьет. За ошейник поднял и о стены ее лупасит…за то, что она лужу сделала, а он с ней гулял. Быстрее. Алинка убивается, плачет, и Вася кричит, боится.

– Твою ж мать!

Она подорвалась со стула, я за ней. Бежим по коридору, дверь распахнули, собака вся в моче, мокрая, а пацан лет двадцати трех ошалевшими выпученными глазами смотрит, и руки трясутся.

– Я ее только носом натыкал, только натыкал.

Собака скулит и жмется к стенке. Дочь Вали плачет навзрыд, малыш тоже плачет, а соседская девочка Полина кулаки сжала.

– Я все видела. Он ее трепал и о стены бил, потом ногой пнул.

Валя на него надвинулась всем своим весом.

– Встал и на хер из моего дома убрался.

– Маааам! – закричала Алина и бросилась к ней.