Первая любовь

1945

Успокоительное

Я теперь и не знаю, когда я умер. Мне всегда казалось, что я умер старым, девяноста лет от роду, и каких лет, и что мое тело служит тому доказательством, с головы до пят. Но этим вечером, в одиночестве ледяной постели, я ощущаю, что стану еще старше, чем тот день, та ночь, когда небо со всеми своими огоньками и светочами обрушилось на меня, то небо, на которое я столько смотрел с первых шагов на далекой земле. Потому что сегодня я слишком напуган тем, что стану свидетелем собственного разложения, огромных красных провалов сердца, бесполезных кручений слепой кишки и завершения в моем черепе долгого, беспрерывного убийства, низвержения несокрушимых столбов, совокупления с трупами. Следовательно, я расскажу себе историю, я попытаюсь рассказать себе еще одну историю, чтобы, паче чаяния, себя успокоить, и именно в ней я, представляется мне, окажусь стариком и буду старше, чем день, когда я упал, призывая помощь, и помощь пришла. Или, как знать, в этой истории я вернусь на землю, после смерти. Нет, это на меня непохоже, возвращаться на землю после смерти.

Для чего шевелиться, если я не в гостях? Что это, меня готовы вышвырнуть вон? Нет, никого нет. Я нахожусь в какой-то пещере, вроде берлоги, где пол устлан консервными банками. Значит, это не в сельской местности. Возможно, это какие-то бесхитростные развалины, то есть развалины безумия, на городских окраинах, в поле, так как поля почти что достигают наших стен, их стен, и ночью коровы засыпают под укрытием крепостных валов. В течение своего беспорядочного бегства я столько раз менял пристанище, что теперь путаю пещеры с руинами. Но город всегда был один и тот же. Правда, иногда ходишь словно во сне, воздух чернеет от домов и фабрик, провожаешь взглядом трамваи, а под ногами, влажными от травы, внезапно оказывается мостовая. Мне известен только город моего детства, и хотя я, должно быть, видел и другие города, я неспособен в это поверить. Все сказанное мной себя избывает, в конечном счете я не скажу ничего. Голод ли выгнал меня наружу? Или меня искушала погода? Было облачно и свежо, это правда, но не настолько, чтобы вытащить меня на улицу. Я не смог заставить себя подняться ни с первой попытки, ни со второй, а поднявшись наконец на ноги и прислонившись к стене, я задался вопросом, смогу ли я оставаться в этом положении, то есть на ногах, прислонившись к стене. Выйти и прогуляться – это представлялось совершенно невозможным. Я говорю так, будто это было вчера. Можно сказать, что вчера – это недавно, но недостаточно недавно. Ведь то, о чем я повествую сегодня вечером, протекает этим же вечером, в сей же скоротекущий час. Я больше не в стане этих убийц, не на ложе ужаса, но в своем далеком убежище, руки мои сцеплены, голова склонена на грудь, я слаб, одышлив, спокоен, свободен и стар такой старостью, до какой ни при каких обстоятельствах не смог бы дожить, если верны мои расчеты. Тем не менее я поведу свою повесть в прошедшем времени, как если бы речь шла о мифе или о басне, так как сегодня вечером мне приличествует другой возраст, так чтобы мой сегодняшний возраст стал тем возрастом, когда я превратился в то, что я есть. Чума на ваши времена.