Первая любовь Императрицы

Глаза Елизаветы Петровны наполнились слезами: эта девочка даже в бреду шептала русские слова! Императрица уже знала одно: если только она выживет, то останется в России обязательно, даже если для этого придется отнять Софию-Фредерику у матери!

За двадцать один день болезни кровь пускали шестнадцать раз. Открывая глаза, Фрикен часто видела перед собой Елизавету Петровну, которая просиживала у ее постели часами. Был момент, когда казалось, что Фрикен все же не выживет. Мать предложила позвать лютеранского священника, но девочка попросила Тодорского.

— Фрикен, ты не понимаешь, что говоришь!

— Позовите…

— Что?! Что случилось?! — Императрица, увидев слезы на глазах Симеона Тодорского, пришла в ужас.

— Господь милостив, он не допустит смерти этого ребенка.

— Она жива? Фу, как вы меня напугали! — прижала руки к сердцу Елизавета Петровна.

— Ваше величество, надо убрать подальше от принцессы всяких болтунов. При больном ребенке обсуждать, что в случае ее смерти невестой наследника станет саксонская принцесса Мария-Анна! И мать тоже не слишком умна.

— Откуда сие известно?

— Что обсуждали? Так принцесса сама сказала. Попросила меня позвать, долго беседовали о загробной жизни и той, что вокруг нас. Сказала, что порадуется за наследника, если у того вместо нее будет хорошая невеста…

— Знаете, почему она заболела?

— Весь двор о том говорит — учила по ночам русские слова.

— Это не подстроено ли?

— Нет, принцесса и впрямь дорожит вашим вниманием и хочет быть приятной, и русский выучить тоже хочет… и православием интересуется не по приказу. Хорошая царица была бы… Только бы выздоровела.

— Помолись за здравие, я всякий день подолгу перед образами стою, молюсь.

— Я тоже, — вздохнул Тодорский…

Выздоравливала Фрикен долго и трудно, но она чувствовала, как изменилась вокруг атмосфера. Все эти дни рядом почти бесилась Иоганна-Августа, особенно после приезда императрицы. Мать снова оказалась в тени своей дочери и, как ни странно, думала не столько о ее выздоровлении, сколько о том, что смерть девочки повлечет за собой возвращение в тихий Штеттин.

Нарыв в боку прорвало, девочку уже стали сажать в подушках. Она страшно исхудала, была больше похожа на тень той веселой очаровательной принцессы, которая приехала в Россию. Зато суетились вокруг нее с удвоенной энергией, потому что все знали: принцесса заболела, уча ночами русские слова.

По несколько раз в день приходила Елизавета Петровна. Держала слабую ручку девочки в своих ласковых, мягких ладонях, гладила, твердила, что все будет хорошо, что теперь ее организм привык к русскому холоду и научился сопротивляться, что отныне полы всюду будут покрыты коврами, а менять Софию-Фредерику на какую-то Марию-Анну никто не собирался, чтобы выбросила такое из головы.

Рассказывала, что, когда потеплеет, они отправятся на богомолье, это так красиво и душевно… Напоминала, что Софии-Фредерике скоро пятнадцать лет, что к этому времени нужно непременно выздороветь, потому что в ее честь будет бал.

— Пусть уж не танцевать — слаба еще, но хотя бы посмотреть, как другие танцуют. И фейерверк устроим, и катания… Выздоравливай…

Фрикен слушала ласковый голос тетушки и плакала от избытка чувств. Так с ней не разговаривала даже мадемуазель Кардель.

Совсем иначе вели себя мать и Петер. Жених не заходил проведать, правда, присылал камердинера узнать о здоровье.

Мать тоже присылала, но совсем иначе. Только что ушла императрица, вокруг суетились фрейлины и камеристки, когда вошла фрейлина Каин, она заметно смущалась, но все же выдавила из себя то, с чем ее отправила к дочери Иоганна:

— Ее Высочество просит Ваше Высочество отдать ту штуку ткани, что вам преподнесли в Любеке.

Фрикен растерянно замерла. Каин говорила о единственном подарке из Любека, который у нее вообще был, — дядя подарил ей штуку красивой серебристой материи, из которой предстояло сшить платье для какого-нибудь особо важного случая. Больше у нее ничего не было…

Замерли и все находившиеся в комнате. Пользуясь моментом, Каин быстро забрала материю и поспешила исчезнуть. Фрикен отвернулась к стене, чтобы дамы не увидели ее слез.

— Ваше величество, это неслыханно!

— Ваше величество, это не мать!

Принцесса София постаралась сдержать слезы, но как же ей было тяжело…

Елизавета Петровна стиснула кулачок, ноздри красивого носика возмущенно расширились.

— Ткань найти такую же, и немедля! И еще несколько новых! Позовите Позье!

Ювелир Елизаветы Петровны Позье привык к неожиданным вызовам, потому появился быстро.

— Нужны серьги и ожерелье для принцессы в честь выздоровления. Бриллиантовые.

— Да, Ваше Величество, у меня есть такие.

Весь двор уже знал о безобразном поступке матери Софии-Фредерики, а потому Позье догадался захватить с собой несколько красивых вещиц, надеясь, что императрица подарит их девочке, чтобы легче было перенести обиду от матери. Не ошибся.

Елизавета Петровна сама отправилась к Фрикен.

— Рада твоему выздоровлению. Хочу подарок тебе в эту честь сделать. Смотри…