Первая любовь Императрицы

А еще Вильямс был тесно связан с Бестужевым, которого тоже интересовало не только ближайшее, но и отдаленное будущее. Ничто и никто не вечны под луной, государыня давно и серьезна больна, кому перейдет престол после ее смерти? Наследник пока Петр Федорович, но великий князь столь непредсказуем, что, пожалуй, не было ни единого дипломата, который предпочел бы его кому-то другому. Этим другим мог быть малолетний Павел Петрович, а значит, Регентский совет, который непременно начнут раздирать внутренние склоки.

Но был еще один вариант, который втайне, но активно обсуждали в самых разных посольствах и королевских кабинетах независимо от того, к какому союзу принадлежало государство. Этим вариантом была… Екатерина. Слишком разительный контраст со своим полурусским мужем представляла его жена-немка. Все разумные люди в России и Европе предпочитали разумную же Екатерину непредсказуемому Петру. Только один правитель мог бы радоваться такому императору России — Фридрих Прусский. Но даже он советовал Петру слушать советы своей разумной супруги (притом что считал женщин вообще существами никчемными и открыто смеялся над австрийской императрицей Марией-Терезией, французской маркизой Помпадур и русской Елизаветой Петровной).

Вильямс при помощи Бестужева подсуетился быстрее остальных, он узнал, что великая княгиня в долгах, кроме того, для привлечения на свою сторону двора ей требовались дополнительные деньги, и посланник их предложил. Нет, своих денег у Вильямса не было, но он нашел банкиров, готовых открыть кредит с видами на будущее.

Умершая в Париже принцесса Иоганна-Августа оставила такие долги, что Екатерина просто не могла придумать, как их вернуть. В чем-то помогла императрица Елизавета Петровна, не желавшая позора со своей родственницей, но основная тяжесть легла на плечи дочери. А это снова деньги, значит, снова долги банкирам.

Англичане ссужали, конечно, тайно, конечно, делая ставку на будущее. Это означало, что будущее в России должно принадлежать Екатерине.

И тут она откровенно зарвалась. Почувствовав поддержку некогда всесильного Бестужева, который сдавал позиции, а также Вильямса и стоявших за ним, да еще и столь ловко обводившая мужа вокруг пальца в своей любовной связи с Понятовским, Екатерина решила, что сам черт ей не брат, и закусила удила. С Вильямсом и Бестужевым начались обсуждения, что делать, когда… умрет императрица Елизавета Петровна. А у той, как на грех, сильнейший приступ падучей, после которой из-за прикушенного языка даже несколько дней разговаривать не могла. Казалось: вот-вот…

Письма посланнику и канцлеру становились все откровенней. Похоже, они зарвались все трое, что было простительно неопытной в политике Екатерине, но не столь опытным в ней дипломатам.

А Понятовский в Польше воевал с родней за свое возвращение в Россию, только не в составе чужого посольства, а послом Польши. Родители Станислава Августа были категорически против такого поворота дел. Конечно, карьера — это хорошо, сколько можно бездельничать в качестве кавалера посольства, но только не в России! Особенно протестовала мать — Констанция Чарторыйская:

— Нет, нет и нет! Я не желаю, чтобы мой сын губил свои лучшие годы в России!

Станислав Август был в совершенном отчаянии, он буквально бился головой о стену, ведь без поддержки семьи ему ни за что не получить место посла в Петербурге, а значит, не увидеть свою любовь. Тем более Фридрих Прусский «превентивно», как он это назвал, перешел границы Саксонии, и в Европе началась Семилетняя война.

На его счастье, его дяди оказались куда более прозорливыми.

В столовой собирали обычный обед. Пока слуги носили посуду и блюда, небольшой оркестрик уже начал гзенденье, как поляки называли тихую лиричную музыку, сопровождавшую домашние обеды и не мешавшую приятной беседе. На сей раз ее вели дяди Станислава, собравшись у камина. В Польше любили камины, считая, что печь дает тепло, но она глухая и немая, а камин словно разговаривает с человеком. Это старинное почитание пламени и приглашение его к разговору было повсеместным.

Дяди обсуждали будущее Станислава Августа вопреки желанию его матери. Они прекрасно понимали, что в России будущее за Екатериной, или, как они прозвали великую княгиню, Коллетой. Что будет, если ее возлюбленный не вернется в Петербург? Не разозлит ли это будущую императрицу?

— Пусть лучше едет, а Констанции скажем, что по делам в Краков.

Оставался вопрос, как справиться с оппозицией, ведь далеко не всем в Польше был по душе такой посол.

— Придется тебе, Стась, показать себя в России во всем блеске…

И дяди оказались правы в своих расчетах, и Станислав не подвел.

В декабре он примчался в Петербург, радости влюбленных не было предела! Опытный и мудрый Вильямс советовал:

— Встречайтесь где угодно, только не у вас, ведь если вас встретят где-то, это вызовет всего лишь разговоры, но если его увидят у вас, он погиб. И еще будьте осторожны, чтобы не стали видны результаты ваших встреч.