“Первая любовь”: позиционирование субъекта в либертинаже Тургенева

Сложный конгломерат руссоизма, либертинажа и немецкого романтизма создаёт — в рамках общеевропейского понимания оппозиции мужское/женское как оппозиции культура/природа — весьма специфические отношения по линии женщина-природа. Природа принимает на себя определения имманентности, связанные со стратегией либеретинажа, тогда как женщина — определения трнсцендентности. Силы жестокости и смерти из классического либертинажа оказываются переданными фигуре Природы. Если женщина, определяемая как данность другому, несёт в себе прежде всего силы жизни, то, однако, её определения не порывают и с классическим определением её как связанной с природой в оппозиции природа/культура. В следствии этого женщина оказывается носителем “ангельского демонизма”. Она сильнее мужчины одновременно и как репрезентация Природы, и как сила трансцендентного либертинажа. По сути дела, у Тургенева и вообще в русской литературе (например, в “АннеКарениной”) идёт непрерывная борьба двух разных принципов и философий либертинажа: классической апатии и трансцендентного, постромантического либертинажа. В результате образуется гибридный концепт Природы как антропоморфной силы, приходящей в мир через женское начало. Вследствие этого не только философия эроса выходит на первый план, но и освоение Природы приобретает те специфические формы, которые мы встречаем уже у Фёдорова и Соловьёва, и во вполне сформировавшемся виде — в “натурфилософском” либертинаже футуристов, Платонова и Лысенко.

Освоение любви, как выяснено в повести “Первая любовь”, разворачивается от любви присваивающей, интенционально направленной на тематизацию своего объекта к любви ненаправленной, к любви, узнающей себя в неслышной данности другого — как нерассеивающееся удержание благодати явленности Другого. Сопровождая любой акт интенционально-присваивающей любви, любовь пассивной собираемости “от другого”, в свете другого — является основой для любого акта любви интенционально-присваивающей. Но она дана только косвенно, её нельзя тематизировать, сделать репрезентативным объектом рассмотрения. Именно она и есть — первая любовь. Писать “о” такого рода любви просто невозможно, работа писателя, стремящегося с ней соприкоснуться через письмо — это работа собирания знаков косвенного зрения, того “нечто”, что может быть дано только на заднем плане непосредственного восприятия — подобно “объектам пассивного синтеза” у позднего Гуссерля. “Посттургеневская” русская проза усвоила это открытие Тургенева, и такие разные писатели, как Толстой, Бунин или Набоков, когда они пытаются соприкасаться через письмо с любовью, разрабатывают — каждый свою собственную — технику косвенного высказывания, через которую может явиться в речь первая любовь.