Первая любовь

Он меня услышал. Обернулся. Посмотрел на меня. Чего только не видели без меня его глаза. Глаза, которые смотрели за эти годы во множество других глаз. Не видя их. Тот же взгляд, отрешенный, затуманенный, кроткий. Та же синева, чистая и чуть выцветшая. Нет, кажется, чуть встревоженная. Ресницы стали тоньше и прямее. А брови гуще, и над ними морщинки, новые отметины. А я, я не шевелилась. Все застыло в маленькой комнатке, пахнущей мастикой для пола и старыми отсыревшими книгами, книгами дома на морском побережье, страницами, насыщенными влагой и пересыпанными песчинками, от которых некуда скрыться. Я стояла напротив него, и мне хотелось, чтобы мы умерли в этот миг, без слов и объяснений, умерли, чтобы вернуться в то время, когда мы были одни на свете. Он смотрел на меня, но я больше ничего не читала в его взгляде. Да, я узнала цвет глаз, узнала взгляд, но больше ничего. Он не выказал ни малейшего удивления, ни радости. Только неловкость и усталость. Он даже не притворился приветливым хотя бы из вежливости. Он просто смотрел на меня, а потом подбородок у него дрогнул, как у ребенка, который сейчас заплачет. Но он не заплакал, просто молча отвернулся и снова уставился в окно. Думаю, мы пребывали в этой неподвижности довольно долго. Я положила ладонь ему на спину. Он тут же сбросил ее, недовольно дернувшись. Я застыла, глядя на него, ничего не понимая. Вскоре в комнату вошла Джульетта. Тихо-тихо, соблюдая массу предосторожностей. Она протянула ему стакан с виски, он сел. И мы тоже сели в старые низкие кресла, обитые бледно-розовым бархатом, и Джульетта сказала: "Приехала Эмилия…"

Он немного отпил, продолжая молчать. И Джульетта повторила: "Приехала Эмилия. Ты часто говорил мне об Эмилии. Тебе было семнадцать. В Экс-ан-Провансе. Мамун часто говорит с тобой об Экс-ан-Провансе… Ты ведь помнишь?"

Он вздохнул, выпил стакан до дна, медленно покачал головой — нет, не помнит, — встал и вышел. Дверь осталась открытой, я слышала его шаги по мраморной лестнице, потом и они смолкли.

Джульетта закрыла глаза, потом сказала:

— Он больше ничего не помнит. Нужно, чтобы вы мне помогли…

Я посмотрела на пустой стакан, который Дарио поставил на пол, и ответила:

— Хорошо.

Джульетта постелила мне в комнате, выходящей на площадку между двумя этажами, с окном, смотрящим на море. Смешные старомодные обои в мелких сиреневых цветочках, деревянный платяной шкаф, где на полке лежали несколько косынок, старые билеты на поезд, пробки и перегоревшие лампочки, откуда пахло сыростью и гнилой листвой. Издалека доносились голоса, энергичные громкие восклицания, вероятно просьбы, но звучали они как проклятия. Мягкий шорох средиземноморских волн приглушал крики. За стенами этого дома царила беззаботность начала лета. В этом доме осела горькая тяжесть прошедшего, запах перезревших плодов и увядших цветов. Надо мной была спальня Дарио. Его жизнь с размытыми границами, его внутреннее заточение показались мне вдруг неизбежным следствием того, что он никогда не был с нами, всегда оставался снисходительным наблюдателем, легкомысленным и волнующим пришельцем, загадочным вопреки своей воле. Я слышала, как он ходит по комнате. Открыл дверь. Закрыл окно. Случаются ли с ним припадки? Впадает ли он в безумие? Опасен ли для самого себя? Или проводит дни в нескончаемом отсутствии, как состарившееся животное, которое приготовилось к смерти и в покорном смирении дожидается ее?

Когда-то он полюбил женщину, полюбил настолько, что сделал ее своей женой и жил с ней вместе двадцать лет. Разумеется, он работал. Может быть, стал отцом. Потом дедушкой. Между нашей юностью и сегодняшним днем он был жив и жил среди живых.

Джульетта обещала завтра мне все рассказать. Я не могу надолго задержаться в Генуе, поэтому ей придется быть предельно конкретной. Я так и сказала "предельно конкретной", а теперь подумала, что сказала глупость — ситуация так сложна, у Дарио амнезия, и он не отзывается ни на что. Джульетта хочет, чтобы я с ним поговорила, напомнила ему Экс-ан-Прованс и какими мы были тогда, в семьдесят шестом. Может быть, воспоминание его разбудит, может быть, что-то в нем шевельнется и оживет. Или он испытает внезапный шок и вынырнет из сонной воды на поверхность, вернется к жизни, к себе, к жене.

Я слышала шаги Дарио у себя над головой, а потом вдруг голос Джульетты — фраз я расслышать не могла, а она говорила, говорила одна… Сколько времени она живет с мужем, который перестал ей отвечать? Сколько времени ждет каждый вечер его возвращения и никак не дождется?