Первая любовь

Наступил вечер, море стало синее, воздух прохладнее. Я открыла окно и смотрела, как вдалеке фигурки удаляются с пляжа. Праздный знойный день оставил после себя странную болезненную усталость от того, что ничего так и не произошло. Фигурки разошлись в разные стороны, торопясь поужинать, принять пресный душ, пропустить в порту стаканчик, приступить к завершающей части дня, чувствуя нагретую солнцем кожу, чуть обветренные соленые губы и запах крема от загара своей подружки. А я? Я оказалась в забывшем о времени замке, прибежище аристократов, не заметивших, как к ним подкралась беда и несчастье, ставших чужими для жизни задолго до того, как она покинула их.

На следующее утро дом показался мне совсем другим. Появилась прислуга, пришел разносчик, заиграло радио, хлопнула дверь, запах кофе и поджаренного хлеба оживил разбросанные комнаты в доме, состоявшем из закоулков, потайных лестниц, погребов и несвободы. На следующее утро дом стал жить.

Джульетта предложила пообедать на пляже, в ее любимом ресторанчике с морепродуктами, где, как она сказала, мы сможем спокойно поговорить. Еще она сказала, что я могу звонить во Францию сколько мне угодно, и провела в маленький кабинет на первом этаже, где никто меня не потревожит. Я хотела позвонить Марку. Поговорить с ним привычно, без затей, почувствовать себя собой, опереться на своего мужа, который так хорошо меня знал. Хотела сказать ему то, что, наверное, никогда не говорила. Сказать, что мне никогда не хотелось просто жить, во мне нет цельности и без крепкой руки мужа я бы вспыхнула на миг и исчезла; что я не гожусь ни в жены, ни в матери семейства, и лучше бы мне стать монахиней, военным репортером, лесбиянкой, актрисой, кассиршей, моделью, наездницей, матерью-одиночкой с богемными нравами, обожаемой любовницей без детей, но и это все слишком долгие для меня истории, я родилась, чтобы опалить себе крылья и погибнуть, как бабочки моего отца. Глядя с высоты небес на свою юную мать и старого отца, я не хотела у них родиться, а, родившись, хотела поскорее уйти и вернуться позже, может быть, светом, какой сияет порой над дорогой при выезде из леса, завораживая и радуя. Я хотела стать доброй вестью. Затишьем. Блаженным отдыхом. Мигом счастья. Радостью и гармонией. А потом исчезнуть. Я хотела прозвучать смехом двух влюбленных. Верхним до. Быть озарением. Гениальной идеей. И возродиться. В силе и крепости. Стать приливом. Орлиным полетом. Или свистом крыла ласточки, когда она почти касается пруда влажным и теплым вечером. Вот что я собиралась сказать Марку о том, чего мне на самом деле хочется. Миг красоты, и ничего больше. А вот что я сказала: "Это я. Ты все еще сердишься?" — признавая тем самым свою вину, которой, как мне казалось, я не испытывала.

— Ты где? Ты добралась до Генуи?

— Да, я в Генуе.

— Я прилечу к тебе завтра, рейсом в двадцать пятьдесят, компания "Алиталия".

— Нет.

— Что ты говоришь?

— Говорю — нет, не прилетай.

— Почему?

— Потому что это глупо. Я задержусь всего на несколько дней. В конце недели вернусь.

— Вот и хорошо. Вернемся вместе. Дай мне адрес и номер телефона.

Я дала ему номер телефона.

— Ты в самом деле не хочешь, чтобы я прилетел?

— Марк, я была тебе хорошей женой?

Повисло молчание. Я его сбила на лету. Зоя ему позвонила, как я и думала. Он знает, что я в Генуе.

— А я? Я был тебе хорошим мужем?

Редко когда Марк обнаруживает смятение, но если обнаруживает, то с такой непосредственностью, что мне становится больно, я вспоминаю о его уязвимости, которую он прячет, и о том, с каким тактом он справляется со своими невидимыми ранами.

— Да, ты был мне хорошим мужем. И очень хорошим отцом. Ты был в самом деле очень, очень хорошим отцом.

— И остаюсь им.

— Да, конечно. Девочки тебя обожают.

— Нет, я хочу сказать другое: я остаюсь ПО-ПРЕЖНЕМУ хорошим мужем. Двадцать пять лет и еще тысячу пятьсот километров.

— Да, конечно.

— И завтра сажусь на самолет в двадцать пятьдесят.

— Нет.

— Почему?

— Я должна побыть здесь, чтобы помочь подруге. Джульетта…

— Не надо мне о подруге, пожалуйста.

— У ее мужа амнезия.

— Однако он вспомнил твое имя спустя тридцать лет! Какие успехи делает у нас медицина!

— Зоя тебе сказала?

— Очень мило, что ты сделала нашу дочку агентом Бюро международной информации.

— Мне очень жаль, что так получилось.

— И я тебя понимаю.

— Объявление поместила жена Дарио. Он на самом деле ничего не помнит.

— Вот ЭТО хорошая жена, я понимаю.

— Марк, послушай, а я понимаю, что ты сердишься и…

— Я совсем не сержусь.

За окном жужжала пчела, первая пчела этого лета. Я никогда не боялась пчел, и они никогда меня не кусали. Я снова вспомнила маму, ее крики, наши бутерброды с ветчиной и невозможность хоть секунду побыть беззаботной в нашей недружной семье.

— Я не сержусь, только хочу понять, почему так случилось: стоило парню, в которого ты была влюблена девчонкой, поместить объявление, и ты потеряла голову.

— Я тоже хочу это понять. Возможно, поэтому я здесь.

— Ты часто вспоминала этого человека?

— Да, часто.

— Когда, например?