Первая мировая. Брусиловский прорыв

20 августа 1915 г. Алексееве былъ уже на своёмъ новомъ посту, сдавъ фронтъ Эверту, и принималъ доклады. Генералъ-квартирмейстеромъ при нёмъ несколько дней былъ ещё Даниловъ; онъ не хотелъ, какъ предполагалось, быть назначеннымъ въ распоряженiе военнаго министра и добивался корпуса. Пришлось это устроить, чтобы поскорее поставить на дело прiехавшаго уже Пустовойтенка, который гулялъ себе по городу.

При внимательномъ знакомстве съ формулярнымъ спискомъ этого талантливаго стратега нельзя не остановиться прежде всего на мысли, что за отсутствiемъ во всю свою службу какой бы то ни было «руки» или протекай, Алексеевъ обязанъ всемъ своимъ положенiемъ исключительно самому себе: у него оно, действительно, «заслужено», онъ выделился исключительно своимъ упорнымъ трудомъ въ избранной специальности, обладая природными военными способностями.

Когда беседуешь съ людьми, видящими Алексеева 15 месяцевъ войны изо дня въ день, вполне понимаешь, какая гигантская рабочая военная сила заключена въ этомъ средияго роста человеке. Многiе годы неведомый широкимъ кругамъ общества, Алексеевъ работалъ надъ вопросами стратегiи, прiобрёлъ въ этой области выделяющую его компетентность и — война родитъ героевъ — явилъ себя Россiи въ роли главнокомандующего армiями самаго серьёзнаго нашего фронта.

И теперь всё время Алексеевъ работаетъ неутомимо, лишая себя всякаго отдыха.

Скоро онъ естъ, ещё скорее, если можно такъ выразиться, спитъ и затемъ всегда спешитъ въ свой незатейливый кабипетъ, где уже не торопясь, съ полнымъ, поражающимъ всехъ впимашемъ слушаетъ доклады или самъ работаетъ для доклада. Никакiя мелочи не въ состояли отвлечь его отъ главной нити дела. Онъ хорошо понимаетъ и по опыту знаетъ, что армiи ждутъ отъ штаба не только регистрации событiй настоящаго дня, но и возможная направлешя собьичй дня завтрашняя.

Удивительная память, ясность и простота мысли обращались на него общее внимае. Таковъ же и его языкъ: простой, выпуклый и вполне определённый, — определённый иногда до того, что онъ не всемъ нравится, но Алексеевъ знаетъ, что вынужденъ къ нему долгомъ службы, а карьеры, которая требуетъ моральныхъ и служебныхъ компромиссовъ, онъ никогда не делалъ, мало думаетъ о ней и теперь. Дума его одна: — всемъ сердцемъ и умомъ помочь родине.

Если, идя по помещенiю штаба, вы встретите седого генерала, быстро и озабоченно проходящего мимо, но уже узнавшаго въ васъ своего подчинённаго и потому приветливо, какъ-то особенно сердечно, но не приторно улыбающагося вамъ, это — Алексеевъ.

Если вы видите генерала, внимательно, вдумчиво и до конца спокойно выслушивающаго мненiе офицера, это — Алексеевъ.

Если вы видите предъ собой строгаго, начальственно оглядывающаго васъ генерала, на лице котораго написано всё величiе его служебнаго положешя, — вы не передъ Алексеевыми.

Царь не мало мешаетъ ему въ разработке стратегической стороны войны и внутренней организацiи армiи, но, всё-таки, кое что М. В. удаётся отстоять отъ «вечнаго полковника», думающаго, что командованiе баталiономъ Преображенскаго полка является достаточнымъ цензомъ для полководца. Многое Алексеевъ делаетъ и явочнымъ порядкомъ, т. е. докладываетъ царю уже о совершившемся факте, и поневоле получаетъ одобренiе — иногда съ гримасой, иногда безъ нея. Иное дело — личный составъ: здесь царь имеетъ свои определенныя мненiя, симпатiи и антипатiи и сплошь и рядомъ решительно напоминаетъ, что назначенiями хочетъ ведать самъ. Разумеется, такое вмешательство въ значительной степени мешаетъ и меняетъ всё дело, всю мысль, а результаты получаются плачевные.

Алексеевъ понимаетъ, что при царе, какъ главнокомандующему онъ не можетъ рисковать, такъ какъ неудача задуманнаго имъ риска сделаетъ ответственнымъ за него самого царя. Последнее время Николай становится особенно упрямъ и подозрителенъ.

Янушкевичъ и Алексеевъ это — два полюса и по характеру, и по темпераменту, и по своему отношенiю к делу. Янушкевичъ — человекъ гостиной, мягкiй до корня, где такой же воскъ и безволiе, какъ на поверхности; весёлый, оживлённый собеседникъ на темы салоновъ Петербурга, человекъ внешнихъ радостей легко складывавшейся для него жизни; военный и администраторъ по случаю, который толкнулъ его туда, а не въ министерство двора, финансовъ или департаментъ герольдiи; безъ проникновенiя въ чуждое ему по существу дело, знающiй его постольку, поскольку оно освещено соответствующимъ докладчикомъ; теоретикъ до ногтя, типичный офицеръ нашего генеральнаго штаба, преисполненный внешней недоступности, заботы о декоруме своего высокаго положенiя, по существу лентяй и, разумеется, какъ это должно быть при всехъ указанныхъ качествахъ, — человекъ, ведущiй не всегда заметную политику по адресу своихъ возможныхъ заместителей.