Первая мировая. Брусиловский прорыв

Главнокомандующий[84] приказал мне создать особую артиллерийскую группу под моим личным командованием для того, чтобы очистить путь обоим этим корпусам. Я собрал здесь крупнокалиберные орудия: батарею 11-дюймовых скорострельных гаубиц завода Шнейдер-Крезо, осадный дивизион из 6-дюймовых пушек образца 1904 года, тяжёлую артиллерийскую бригаду, сформированную по моему проекту из орудий 1877 года, и батарею из двух 6-дюймовых морских пушек системы Канэ. Все эти части получили определённые задачи как по обстреливанию главного фаса Богушинского леса, так и по разрушению сильных укреплений немцев на левом фланге Пепеличевского леса — недалеко от угла этого и Богушинского лесов. Батареи были расположены сообразно задачам и таким образом, что они могли обстреливать Богушинский лес во всю глубину и его левый крайний фас продольным огнём, а сильные укрепления немцев впереди стыков наших корпусов держать как под фронтальным, так и под косоприцельным огнём. Позиционные батареи из орудий Канэ могли бить эти укрепления почти во фланг.

Подготовка артиллерии шла по всему фронту, причём на стыках под моим личным командованием, а на остальных частях фронта под моим наблюдением. Но пока вся эта подготовка совершалась, по сведениям, полученным в штабе фронта, немцы подвинули к району 9 свежих дивизий. Главнокомандующий не рискнул атаковать противника в этом направлении и приказал быстро передвинуть все назначенные для атаки части на Барановическое направление. Части были двинуты пешим порядком. Пошли дожди, образовавшие на дорогах невылазную грязь. Передвижение было крайне тяжёлое и завершилось на два дня позже, чем было предположено.

В это время на Юго-Западном фронте генерал Брусилов вёл наступательные операции и требовал, чтобы Западный фронт тоже наступал, так как это могло бы повлиять на успех его действий; но Западный фронт запаздывал. Ставка тоже стала торопить Западный фронт. Я выехал в Ставку и доложил полевому инспектору артиллерии, что передвижение артиллерии на новый фронт атаки запоздало из-за бездорожья и её личный состав сильно утомился. Поэтому раньше 19-го июня начать артиллерийскую подготовку мы не сможем. На это он ответил:

— Брусилов и так недоволен. Я не могу взять на себя ответственность за новую задержку ваших действий.

Тогда я сам пошёл к начальнику Штаба верховного главнокомандующего и сделал ему обстоятельный доклад. Он согласился. Когда я вернулся в 4-ю армию, то начальник штаба этой армии генерал Буняков мне сказал:

   — Вы сделали большое дело.

Этот почётный генерал, профессор Академии генерального штаба по кафедре военной истории, в данном случае, невидимому, больше думал о том, как он после войны опишет действия своей армии, нежели о том, как выполнить данную операцию.

В штабе армии были собраны корпусные командиры, участвующие в этой операции. Кроме Данилова (чёрного) и Драгомирова были приглашены командир гренадерского корпуса генерал Парский и командир 10-го корпуса генерал Николай Александрович Данилов (рыжий). Генерал Рагоза просил меня присутствовать на совещании. Я присутствовал в качестве бессловесного свидетеля, так как к тому, что здесь говорилось, мне нечего было прибавить.

После совещания корпусные командиры разъехались. Генерал Рагоза попросил меня пройтись по парку. Среди этого парка возвышался замок князей Радзивилл, окружённый глубоким рвом, наполненным водой, через который был перекинут подъёмный мост. (Это тот самый замок, о котором так много говорится в первой книге трилогии Сенкевича «Огнём и мечом».)

Тут генерал Рагоза попросил дать ему совет, как провести эту операцию.

Я ему сказал:

   — Не поручайте всего дела Драгомирову, а берите всё в свои собственные руки, выезжайте вперёд вместе с оперативной частью вашего штаба и командуйте сами. Каким бы способным корпусной командир ни был, он не сможет пользоваться у других корпусных командиров таким авторитетом, как вы, и у него нет аппарата для управления чужими корпусами, а у вас есть.

Однако, генерал Рагоза не выехал на фронт, и первым лицом там оказался генерал Драгомиров. Это был человек чрезвычайно способный, хорошо знающий военное дело, но мне он казался несколько нервным, а эта нервность действовала иногда неблагоприятно на его волю.

После совещания с генералом Рагоза я поехал к генералу Драгомирову. Он меня пригласил в штаб 43-й дивизии, входящей в его корпус, где был и начальник 5-й дивизии генерал Никитин. Тут он предложил им доложить, указали ли они все цели, подлежащие разрушению, инспектору артиллерии корпуса. Генерал Елыпин доложил, что они показаны инспектору артиллерии и по карте и на местности. Генерал Никитин доложил, что он показал у себя в штабе на карте. Драгомиров вспылил и сказал, что по карте он может в один час показать цели артиллерии трёх корпусов:

   — Вы поленились выехать на фронт. Извольте завтра рано утром вместе с инспектором артиллерии выехать на фронт вашей дивизии и показать ему все цели на местности.