Первая мировая. Брусиловский прорыв

Вместе с корпусным командиром мы поехали в 30-й корпус. В вёрстах пяти от штаба корпуса мы увидели выстроенный конвой командира корпуса. Нас прежде всего поразило то, что конвой состоял из кубанских казаков, а одеты они были в форму царского конвоя — в синих черкесках с позументами. Мы думали проехать мимо, не зная, для кого тут выстроен конвой, но генерал-квартирмейстер Особой армии генерал Герца (Борис) шепнул начальнику штаба: «Они вас встречают».

Начальник штаба остановил автомобиль, поздоровался с людьми, и мы поехали дальше. Эти люди сейчас же бросились врассыпную по всему полю, начали скакать возле автомобиля и проделывать всякие фокусы на коне. Начальник штаба, видя, что они присланы не только для встречи, но и для сопровождения, а также для устройства высоким гостям зрелища, остановил автомобиль и дал знать, чтобы они собрались. Затем он вызвал начальника конвоя и приказал свернуться в колонну и шагом проехать до штаба корпуса. Они так и сделали. Мы приехали в штаб корпуса. Генерал Булатов о нашем приезде был осведомлён и заранее пригласил к себе инспектора артиллерии корпуса генерала Пыжевского, очень доблестного артиллериста, награждённого Георгиевским крестом в японскую войну, и двух начальников дивизий, почтенных генерал-лейтенантов. Командир корпуса и эти генералы вышли из своей столовой-палатки и встретили нас. Начальники дивизий и инспектор артиллерии корпуса были нам представлены.

Мы вошли в палатку. С первых же слов генерал Булатов показал своё настоящее лицо. Он говорил елейным тоном, причём о расположении своих частей он докладывал следующим образом: «Теперь мои окопы, ваше превосходительство, находятся в 40 шагах от окопов немцев, но я это расстояние доведу до 20-ти шагов, до 12 шагов. Начальники дивизий говорят, что это невозможно. Но это возможно. Ого, правда, трудно — ведь для того, чтобы довести спои окопы к немцам на 12 шагов, тут мало одной храбрости, требуется и ум». И всё в том же роде.

Трое почтенных генерал-лейтенантов смущённо сидели при этих разглагольствованиях своего командира корпуса, который их постоянно третировал. Всё совещание заключалось именно в таком докладе командира корпуса. Ему сообщили, что он будет перемешен в первый армейский корпус. После этого нам предложили чай, полы палатки были подняты, и в неё влезли музыканты со своими инструментами. Таким образом, мы пили чай под музыку.

Один час наблюдения за Булатовым показал, что он тяжёлым камнем лежит на своих подчинённых, а перед начальством лебезит.

В штабе одного из гвардейских корпусов был собран высший командный состав всех корпусов Особой армии. На совещании возбудили вопрос о таком расположении артиллерии, чтобы по каждой сколько-нибудь важной в тактическом отношении цели можно было развить фланговый огонь. Один из присутствующих спросил — каково отношение флангового огня к фронтальному. Начальник штаба обратился ко мне и просил высказать своё авторитетное мнение.

— Одно орудие фланговым огнём сделает столько же, сколько два орудия фронтальным огнём. Поэтому надо артиллерию так располагать, чтобы каждая цель могла быть подвержена или фланговому, или косоприцельному огню. Фронтальный огонь применяется или тогда, когда можно развить перекрёстный огонь, или когда другой возможности стрелять по данной цели нет. А это значит, что артиллеристы были непредусмотрительны и свои батареи расположили нецелесообразно.

Этим наша поездка кончилась, и мы вернулись в штаб фронта.

М. Н. Герасимов ПРОБУЖДЕНИЕ [86]

Сегодня две педели, как мы находимся в команде вольноопределяющихся, в которую со всего Западного фронта собирают нижних чинов, имеющих образование, для назначения в школы прапорщиков. Кого-кого тут нет: кирасиры, гусары, артиллеристы, сапёры, автомобилисты, пехотинцы, ополченцы. Живём мы на окраине города в казармах артиллерийского мортирного дивизиона, рассчитанных на пятьсот человек, а нас собралось две с половиной тысячи. Располагаемся на двойных парах. Все мы, кроме Вани, отвоевали себе верхние нары. Ваня расположился внизу под Геннадием. Геннадий изводит Ваню, доверительно сообщая, что иногда по ночам страдает детской болезнью, предлагает Вано купить в аптеке клеёнку и обить свой потолок.

По утрам — очередь к умывальнику, за кипятком, супом и тому подобным. Все, конечно, ждут с нетерпением отправки в школы прапорщиков, но начальство почему-то не спешит с этим.

Жизнь вольноопределяющихся организована удивительно: мы только пьём, едим да спим. Занятий с нами никаких не проводят. Офицеров не видим, взводные, отделённые — все из нашего брата вольноопределяющихся. День разнообразится только чтением газет, журналов, играем на гитарах, мандолинах, балалайках — у кого что есть. Процветают карточные игры и не повинный преферанс, а «очко», «железка», «польский банчок» и ещё какие-то, которым я даже названия не знаю. Играют днём, играют и по ночам.