Первая Мировая война

Еще один участник внутренней борьбы в России, дипломатический представитель России в Японии Р. Р. Розен, видел опасность вовлечения неокрепшей, неорганизованной страны в борьбу с ведущими индустриальными державами. Он предупреждал Петербург от авантюризма как на Востоке, так и на Западе. Он был глубоко убежден, что Россия не готова к войне. Привязывание России к англо-французскому Западу в пику связям с Германией он считал громадной ошибкой. Ничто не могло быть более бессмысленным для державы с необозримыми просторами, чем желание господствовать на Балканах. Перенапряжение грозит России развалом и революцией.

Позиция противостояния Германии

Представители второй точки зрения более всего были обеспокоены ростом могущества Германии и ее влиянием на Россию. Им казались зыбкими надежды на то, что Россия сумеет вырваться из орбиты влияния германского промышленного гиганта, буквально монополизировавшего российскую торговлю. Иллюзии и надежды могли обернуться жесткой зависимостью Петербурга от Берлина, избежать этого можно было лишь путем координации действий со всеми, кого пугала брутальная тевтонская тяга к "достойному Германии месту под солнцем". В своих мемуарах генерал Брусилов делится своими впечатлениями о предвоенной Германии, уверенной в своем нраве на диктат в европейских делах. И на праздниках тешащейся сожжением макета московского Кремля.

Но в те времена, в годы "ажиотации", "легкого" восприятия мировой эволюции, когда казалось, что колосс России непоколебим и будущее обеспечено в любом случае, скучных финансистов не желали слушать. Великие проблемы мира, считали современники, не решаются на конторских счетах.

Внешняя и внутренняя политика Россия потеряли взаимосвязь. Внутренняя политика требовала мира и открытых каналов во внешний мир. Внешняя политика гонялась за химерами типа Общеславянского союза, контроля над проливами, Великой Армении и т. п. В то же время основная масса русского общества была занята либо собой (и своими революционными претензиями), либо просто выживала в отсталой стране с постоянными голодными годами. Чего не было, так это органической связи между внутренней и внешней политикой. Этот величайший разлад внес свою лепту в печальный итог.

В разгоревшемся споре военный министр П. С. Сухомлинов держался той точки зрения, что "все равно войны нам не миновать, и нам выгоднее начать ее раньше… мы верим в армию и знаем, что из войны произойдет только одно хорошее для нас". Солидарный с ним министр земледелия А. В. Кривошеим призывал больше верить в русский народ и его исконную любовь к родине, которая выше всякой случайной неподготовленности. "Довольно России пресмыкаться перед немцами". Кривошеина поддерживал министр железных дорог Рухлов: произошел колоссальный рост народного богатства; крестьянская масса не та, что была в японскую войну и "лучше нас понимает необходимость освободиться от иностранного влияния". Большинство министров говорили о необходимости "упорно отстаивать наши насущные интересы и не бояться призрака войны, который более страшен издалека, чем на самом деле".

Великий Менделеев отразил эту точку зрения в известном эпизоде, когда он закричал, обращаясь к аграриям: "Вы не можете пахать всю русскую землю германскими плугами. Я никогда не соглашусь на это". Русская буржуазия тяготилась торговым договором с Германией. Прокадетский полуофициоз "Новое время" 13 января 1914 г. призвал к экономическому давлению на Германию, к тому, чтобы пересмотреть "невозможное, оскорбительное и материально невыгодное торговое соглашение, навязанное Германией России в год се несчастий" (1904–1905).

В такой ситуации критическую важность приобретала позиция императора Николая II. А тот все более примыкал к партии активной внешней политики. "Не потому, что Государь был агрессивен, — вспоминает Коковцов. — По существу своему он был глубоко миролюбив, но ему нравилось повышенное настроение министров националистического пошиба. Его удовлетворяли их хвалебные песнопения на тему о безграничной преданности ему народа, его несокрушимой мощи, колоссального подъема его благосостояния, нуждающегося только в более широком отпуске денег на производительные надобности. Нравились также и уверения о том, что Германия только стращает своими приготовлениями и никогда не решится на вооруженное столкновение с нами и будет тем более уступчива, чем яснее дадим мы ей понять, что мы не страшимся ее и смело идем по своей национальной дороге"[58].