Первая мировая война

Когда в бой вступили новоприбывшие австралийский и новозеландский корпуса, время милосердия кончилось. Австралийский лейтенант Э. У. Д. Лейнг вспоминал, как немецкий солдат попытался «сдаться, едва увидел наших. «А ну выходи, ты!..» – крикнул ему один из моих парней. Я услышал и бросился к нему, крича, чтобы он застрелил эту свинью или я пристрелю его сам, так что он прикончил немца».

Во время зачистки 6 немцев были убиты, 18 взяты в плен. «Ребята здорово развлеклись, бросая гранаты в любую увиденную дыру», – вспоминал Лейнг. В углу одного блиндажа рядовой Бурке нашел подарочные коробки с печеньем, надписанные детской рукой. «В другом углу лежал свернутый плащ, – писал он домой. – Я развернул его и увидел, что он весь в крови. Дыра от шрапнели между плечами поведала трагическую историю. Владелец плаща был немцем и, как ни крути, не вызывал у меня симпатии. Пусть так, но я не мог отогнать грустные мысли о девочке или мальчике, пославшем ему печенье».

За три дня это было второе боевое крещение австралийцев на Западном фронте. Письма того времени и позднейшие воспоминания говорят нам о жестоких и тяжелых боях. Подполковник Ивен Маккей вспоминал, как, когда австралийцы шли в атаку, многие немцы «от страха забивались в подземные укрытия, и их приходилось забрасывать гранатами или выгонять оттуда штыками. Некоторых так и не удавалось вытащить наружу. Кое-кто из немцев, сдававшихся в плен, от ужаса не смог пересечь нейтральную полосу. Пришлось их пристрелить». На военном кладбище Позьера воздвигнут мемориал в память 14 591 солдата, погибшего в наступлениях на хребет в 1916, 1917 и 1918 гг., чье место погребения неизвестно. Там же похоронено 690 австралийских военных.

25 июля наступление на Позьер возобновилось. Ефрейтор Э. Мурхед вспоминал, как, когда его рота вошла в оставленную немцами траншею, капитан, «накачавшийся ромом», приказал продолжать атаку «и сам ринулся вперед. В конце концов выжившие в панике кинулись назад, крича ему, что нужно отступать, они отрезаны, немцы наступают и тому подобное. Капитану прострелили сердце у проволочного заграждения». Почти сразу немцы, выбитые из окопов огнем австралийской артиллерии, бросились в атаку. «Когда из-за гребня стали появляться гунны, по двое, по трое или по одному, с вещмешками, возможно набитыми гранатами, или со штыками, мы встали перед бруствером и, как безумные, палили по ним, подстреливали их, словно кроликов. Насколько я знаю, никому не удалось уйти. Нас от них отделяло примерно 360 метров, и каждого из них мы начинили свинцом. Из-за гребня появился офицер, надменно махнул рукой, призывая солдат идти вперед, и тут же повалился под пулями, как подбитый жук. Я сам расстрелял около 40 магазинов, внося свой вклад».

Чуть позже имел место эпизод, не лишенный черного юмора. «В одного несчастного боша, – вспоминал Мурхед, – успешно уклонявшегося от прицельного огня наших винтовок и, очевидно, только слегка раненного, внезапно угодил снаряд, как будто специально был на него нацелен, и его разнесло в клочья. Ну а мы смеялись и радовались, словно ничего веселее и быть не могло».

Опыт капитана У. Г. М. Клариджа, австралийского офицера, раненного в тот день и попавшего в английский госпиталь, оказался не таким веселым. «Не стану врать, что мне не было страшно, – писал Кларидж родителям через две недели после битвы. – Потому что было. И кто бы не испугался, когда смерть обступает со всех сторон, в воздухе воют адские 5,9-дюймовые снаряды, а шрапнель сеет смерть вокруг. Я не знаю, сколько бы я еще продержался». Трижды его засыпало землей, и он был «рад, когда его ранили, потому что смог покинуть линию огня и отдохнуть».

Той ночью, 25 июля, Хейг писал в дневнике: «Австралийскому штабу сложившаяся ситуация представляется новой и странной. Артиллерийский огонь и бои здесь намного жестче, чем где бы то ни было на Галлиполи. Да и немцы куда опаснее турок. Вражеский артобстрел у Позьера сегодня был очень интенсивным». Генерал Роулинсон в своем дневнике прокомментировал фотопленку, снятую им на поле боя: «Некоторые снимки очень удачные, но многие, слишком страшные из-за убитых и раненых, пришлось вырезать».

28 июля в письме родителям молодой пехотинец Джордж Ли Мэллори рассказывал о жизни в траншеях как о «худшей муке, какую только можно представить, чего стоит один вид мертвых и умирающих и грохот пулеметов, выкашивающих целые полки». «Я не такой оптимист, как многие другие, и буду очень удивлен, если война закончится до Рождества. Надеюсь, однажды до нас дойдут хорошие новости из России, но пока до этого далеко, и германская военная машина еще долго будет вращаться по инерции» [138].