Первая мировая война

В письме, которое в июле было опубликовано в газетах, Сассун написал, что «война, на которую я пошел как на войну оборонительную и освободительную, превратилась в войну агрессивную и завоевательную». Он писал далее: «Я видел и сам испытал страдания солдат, и я больше не могу принимать участие в продлении этих страданий ради целей, которые считаю порочными и несправедливыми. Я выступаю не против ведения войны, а против политических ошибок и лицемерия, ради которых приносятся в жертву солдаты. От имени тех, кто страдает сейчас, я выступаю против лжи, которую им подсовывают. Я также уверен, что могу помочь сломить бездушную самоуспокоенность, с которой большинство тех, кто живет здесь, относятся к продолжению мучений, которых они не испытывают и которых у них не хватает воображения осознать».

23 июля Сассун был направлен в Крейглокхарт, военный госпиталь для офицеров, страдающих нервными расстройствами. Ему повезло быть госпитализированным, а не осужденным военным трибуналом. В его поддержку зазвучали влиятельные голоса, и один министр правительства заявил в палате общин, что с этим «исключительно доблестным офицером» «что-то не в порядке». Парламентарии должны с пониманием отнестись «к молодому человеку в таком состоянии психики». В Крейглокхарте Сассун познакомился с пациентом госпиталя Уилфредом Оуэном, которого призывал написать о войне так, как они оба ее видели. В результате появилось одно из самых сильных военных стихотворений Оуэна Dulce et decorum est:

Подобьями карги или хрыча,
Горбатясь, кашляя, в воде стоячей,
От вспышек взрывов, что рвались, рыча,
На дальний отдых мы плелись, как клячи.
Шли как во сне. Шли без сапог, хромая,
Сбив ноги. Шли, шагая невпопад;
Усталые и даже не внимая
Глухому визгу газовых гранат.

«Газ! Газ! Живей, ребята!» Каждый в спешке

Напяливает свой противогаз,
Но кто-то дико завопил, замешкав,
Пошатываясь в пламени средь нас.
Сквозь стекла в отблеске зеленом марев
Я видел, как он бился, утопающий.

Не раз потом мне чудилось в кошмаре,

Как он захлебывался, утопающий.

И если б за повозкой ты шагал,

Где он лежал, бессильно распростертый,
И видел бельма и зубов оскал
На голове повисшей, полумертвой,
И слышал бы, как кровь струей свистящей
Из хриплых легких била при толчке,
Горькая, как ящур,
На изъязвленном газом языке,
Мой друг, тебя бы не прельстила честь
Учить детей в воинственном задоре
Лжи старой: «Dulce et decorum est
Pro patria mori» [194].

Возобновленное наступление на Ипрском выступе, на котором так настаивал Хейг, началось 31 июля. После артподготовки, в которой было задействовано 3000 пушек, девять британских и шесть французских дивизий двинулись вперед на фронте шириной 24 километра. Ближайшей целью была деревня Пасхендале в 7 километрах за линией фронта. В первые два дня боев наступление разворачивалось успешнее, чем в ходе всех предыдущих наступлений на Западном фронте. В одном секторе войска продвинулись на 4 километра, на остальных участках – до двух с половиной километров. Среди погибших в первый же день британцев был и младший капрал Фрэнсис Ледвидж, 26-летний ирландец, участник боев на Галлипольском полуострове и Салоникском фронте. Он с группой солдат занимался укладкой бревенчатого настила на разбитой дороге, чтобы можно было доставлять на передовую пушки и боеприпасы. Во время перерыва на чай рядом с ним разорвался немецкий снаряд. Ледвидж погиб на месте. Его довоенная поэзия полна пасторальных ирландских пейзажей и сказочных сюжетов.