Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

«Неприметные, скромные молдавские крестьяне в белой льняной одежде и широкополых шляпах, из-под которых на плечи струились на плечи буйные кудри. … Русские мужики в блузах и фуражках топали тяжелыми сапогами – бородатые гиганты с простыми невыразительными физиономиями, и крепко сбитые плосколицые русские женщины в цветастых платках с рубахами кошмарных сочетаний. … То и дело мелькает расчетливое, с бегающими глазами лицо длинноволосого попа с прыгающим на груди поверх рясы массивным крестом. Донские казаки без особой формы, если не считать широких красных лампасов на брюках, сабель с серебряной чеканкой без гарды и выпущенных на левый глаз кудрявых чубов. Рябые татары, потомки Золотой Орды, наводнившие Святую Москву, – армейские силачи, в качестве отличительного знака носящие узкую красную полосу; туркмены в огромных белых или черных папахах, полинявших фиолетовых или синих кафтанах и сапогах с загнутым носом, в блеске золотых цепей, ремней, кинжалов и ятаганов, и, конечно, кругом евреи, евреи, евреи»{757}.

Вот в такую обстановку – мешанину народностей с совершенно разными традициями – угодили в августе 1914 года три армии. Еще на землях Габсбургов австрийскому лейтенанту Константину Шнайдеру показалось, что по мере приближения эшелона к Карпатам меняется не только пейзаж, но и поведение солдат: «Верховное командование обозначило на карте границу театра военных действий, и даже природа близ нее изменилась. Мирный пейзаж кончился, остались позади изобильные поля, где хлеборобы собирали урожай, и веселая городская жизнь. … Услышав, что поезд останавливается, мы очнулись от поэтических грез и превратились… в удалых героев, заряжая пистолеты, и вооруженные до зубов, дожидаясь утра»{758}.

Преодолев карпатские перевалы, армия Франца Иосифа оказалась в пограничной области, где на каждом шагу стояли огромные города-крепости – Лемберг, Перемышль, Краков. По этим землям австрийцы двигались навстречу русским пешим порядком. Дивизию Константина Шнайдера сопровождали 600 багажных повозок, неопытные гражданские возчики которых никак не желали держаться оставленной для них левой стороны дороги{759}. «Из-за столкновений постоянно случались заминки, трудности, перебранка», – возмущался их недалекостью Шнайдер{760}. По обеим сторонам от польской границы дороги оставляли желать лучшего, а железных было попросту мало. Колонны снабжения конрадовской армии, участвующие в войне XX века, двигались немногим быстрее, чем в XIX.

Австрийцы намеревались сразиться с российской армией на двух фронтах – в 1500 км к югу от Варшавы за рекой Сан и восточнее, по обоим берегам Днестра. Во втором секторе численный перевес составлял три к одному – не в пользу австрийцев. Однако российский командующий Николай Рузский, понеся большие потери в первых же схватках после осторожного выдвижения на габсбургскую половину Галиции, поспешно отошел назад в Польшу. Тем временем российские командиры получали иррациональные и поистине противоречивые приказы от соперничающих верхов: штаба армии – царской ставки, возглавляемой Великим князем Николаем, от Санкт-Петербурга и, наконец, от командующего фронтом, генерала Николая Иванова. Генералы в полевой обстановке решали дилемму, выбирая наиболее, по своему разумению, правильный для конкретного случая вариант без учета действий соседей. Высшие офицеры беззастенчиво демонстрировали взаимную неприязнь. Наибольшую известность получили трения между Самсоновым и Ренненкампфом, однако были и другие: так, в Галиции полковник Гулевич, шляхтич и офицер из свиты, назначенный начальником штаба 9-й армии, отказывался разговаривать с генералом Лечицким, командиром этой же армии, которого презирал как неисправимого варвара за то, что тот не разрешил Гулевичу поселить при штабе жену{761}.