Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

Не сразу определилось, кто на какой стороне собирается сражаться. На берлинской улице прохожие кинулись обнимать растерянного японца, когда прошел слух, что Япония поддержит Центральные державы. То же самое говорилось об Италии, поэтому возвращающиеся домой с заработков итальянцы при встрече с идущими на фронт австрийскими войсками услышали радостное «Hoch Italien!» («Да здравствует Италия!»), на которое откликнулись не менее теплым «Eviva Austria!» («Да здравствует Австрия!»){246}. Однако итальянская армия находилась в подвешенном состоянии. Почти весь предвоенный кризис страна оставалась без начальника Генерального штаба, который скончался 1 июля, а его преемника – графа Луиджи Кадорну – назначили лишь 27 июля. Кадорна обещал Германии поддержку, но затем министр иностранных дел взял обещание назад. Италию война интересовала лишь с точки зрения аннексии земель – прежде всего сербских и италоговорящей части австрийских. Началась конституционная неразбериха. Король Виктор Эммануил III не возражал подписать по настоянию Кадорны приказ о мобилизации, чтобы сражаться вместе с Германией и Австрией, однако 2 августа Кабинет проголосовал за соблюдение нейтралитета. Таким образом, Италия отсрочила для себя необходимость лезть в мясорубку, вызвав возмущение подобным вероломством у многих австрийцев и немцев.

Тем временем Европу наводнили растерянные путешественники, пытающиеся вернуться домой. Джефри Кларк, бывший офицер стрелковой бригады, живший в предместье Парижа, процитировал в дневнике разговор с железнодорожником, встреченным на местной станции{247}. Француз, отправлявшийся в полк, спросил англичанина, куда тот едет, и в ответ услышал, что на родину, в армию. «А, значит, еще увидимся! – с улыбкой воскликнул француз и пожал попутчику руку. – До свидания, до встречи!» Полумиллиону российских сезонных рабочих пришлось вернуться с заработков в Германии раньше срока. Тысячи немцев, трудившихся в британских отелях и ресторанах, грузились на паромы, идущие в нейтральную Голландию. Сотни учителей английского языка застряли в Берлине, испытывая финансовые затруднения. Домой поспешили 80 000 американских туристов – часть из них на пароходе Viking, который они выкупили в складчину. Станции и вокзалы осаждали толпы отчаявшихся людей разных национальностей. Управляющий лондонского обувного магазина Джордж Гальпин провожал своего соседа-немца, отправляющегося домой перед самым началом войны. Гальпин сопровождал его до вокзала Виктория, где новоиспеченный враг пошутил: «Не беспокойся, я позабочусь, чтобы вас с семьей не тронули, когда мы высадимся на острове!»{248}

Петер Кольвиц, младший сын художницы Кете Кольвиц из Восточной Пруссии, вырос в семье, преданной высокому искусству и левацким идеалам. Война застала 17-летнего юношу на отдыхе в Норвегии с тремя друзьями, и все четверо сразу засобирались домой, чтобы уйти добровольцами на фронт. В вагоне поезда Берген – Осло оказалось немало английских и французских туристов, которые смущали молодых людей своим доброжелательным отношением. В конце концов друзья добрались до Берлина, «возбужденно обсуждая предстоящие сражения и подвиги на поле боя»{249}. После недолгих семейных дебатов отец Петера все же подписал необходимое согласие на отправку несовершеннолетнего сына добровольцем, и Петер со старшим братом Гансом отправились в казарму, оставив родителей «рыдать, рыдать, рыдать». С собой на фронт – и, как вышло, в могилу – Петер унес в походном ранце прощальный подарок матери – «Фауста» Гёте.

Некоторые дипломаты беспечно продолжали кичиться своим неприкосновенным статусом, путая начинающуюся войну с галантными войнами XIX века. Баварский посланник был замечен ужинающим в парижском Ritz вечером 2 августа, а австрийский посол граф Сечен как ни в чем не бывало являлся обедать в модный клуб Cercle de l’Union – к неудовольствию других завсегдатаев, которые в конце концов закрыли перед ним двери. В Берлине французскому послу Жюлю Камбону было в грубой форме велено не отправлять больше своих сотрудников обедать в отеле Bristol, поскольку за их безопасность там никто не ручается. Камбон вспылил: «А где, черт возьми, по-вашему, им питаться? В Bristol, насколько мне известно, вполне воспитанная публика!»

Позвонив в отель, посол попросил организовать доставку обедов для сотрудников в здание посольства. Управляющий ответил, что на это ему требуется санкция Министерства иностранных дел. Весь вечер 3 августа и следующее утро Камбон жег секретные документы, чтобы потом вместе с сотрудниками сесть на поезд в нейтральную Данию, а оттуда – домой.