Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

Позорные неудачи австрийской армии были следствием присущего Австрии на государственном уровне презрения к военной науке в общем и вопросам снабжения в частности. На военных учениях, проведенных Конрадом в 1913–1914 годах – Grosse Etappenkriegsspiel, – номинально отрабатывались как раз те самые задачи, что стояли перед армией сейчас: развертывание и снабжение нескольких корпусов в Галиции. Однако военного инструктора Теодора фон Зигрингена, доказывавшего, что снабжение станет критическим операционным фактором в регионе со слабо развитой дорожной и железнодорожной сетью, отстранили как смутьяна. Солдаты Франца Иосифа терпели зимой 1914 года постоянные лишения, поскольку командование безответственно подошло к вопросам снабжения и быта. Лейтенант Александр Трушнович, словенец, описывал скудный солдатский паек: черный хлеб, похлебка без мяса, кофейный суррогат – «держали почти впроголодь». Между тем офицерам «доставалось больше приварка, чем всей роте, – вино, кексы, папиросы и сигары, которыми я делился с солдатами. Отвратительно было видеть это неравенство в траншеях, где все мы равны перед смертью».

Австрия лишь воображала, что сражается. Немецкий офицер, наблюдавший одним декабрьским днем, как австрийцы продираются вперед, обозвал их строй разболтанным – hanebüchen – по сравнению со строгими колоннами немцев. В довершение к прочим курьезам и неразберихе около 40 конрадовских солдат в Галиции оказались женского пола{1051}. В довоенной Восточной Европе женщинам случалось, берясь за мужскую работу, переодеваться в мужскую одежду и выдавать себя за мужчин. Так и сейчас некоторые командиры оставляли женщин в строю, даже когда обман раскрывался. В качестве одного из достоверных примеров можно привести польско-венскую художницу Зофью Плевиньску, которой в 1914 году было 19, записавшуюся в армию под именем Лешека Помяновского. На фронт она попала в декабре у Липницы-Мурованы и участвовала в боях до конца войны.

Дивизия Константина Шнайдера, насчитывавшая в начале военных действий 15 000 человек, до конца 1914 года понесла потери, вдвое превосходящие это число, в том числе 9000 пропали без вести (в большинстве своем угодили в плен){1052}. К Рождеству дивизия сократилась до 4000 человек. В общем и целом за первые пять месяцев войны армия Конрада потеряла убитыми и ранеными миллион человек. «Война становится бичом Божьим, – сетовал подполковник Теодор Цейнек. – Не из-за утраченных человеческих жизней, а из-за крушения моральных устоев»{1053}. Однако утраченные человеческие жизни были достаточной причиной для горя и скорби в сотнях и тысячах семей.

Декабрьским днем Александр Трушнович повел половину роты австрийского подкрепления занимать позиции над рекой Прут. Перед рассветом солдат накормили и даже напоили пивом. Генерал произнес речь о том, какую славную роль им предстоит сыграть в предстоящей битве, завоевывая победу. После этого они около шести часов тряслись в обозе из крестьянских телег, прежде чем отправиться дальше маршем. Пришлось продираться через густой подлесок в тишине, которую внезапно разорвал треск ломающего ветки снаряда: «Словно гигантский олень пронесся мимо. Все заревело и застонало, эхо пошло гулять под сводами леса, и в этой какофонии мы даже себя не слышали».

Достигнув опушки, озадаченные солдаты увидели впереди предназначенные для них траншеи и кинулись прятаться в них от артобстрела. Однако позиции были незаконченными и отрыты неглубоко, а русская артиллерия стреляла с пугающей точностью. Солдаты принялись судорожно углублять траншею. Трушнович рискнул взглянуть через бруствер на серо-зеленую ленту реки Прут. Русские наступали от реки под огнем австрийцев: «Венгерский пулеметчик дал очередь с бруствера в десяти шагах от меня. Промахнулся. Видно было, как пули сыплются в воду. Меня обдало фонтаном земли – прямо у бруствера взорвался снаряд. Отчаянно не хотелось умирать».

Когда обстрел наконец прекратился, новоприбывшие австрийцы услышали какое-то странное бормотание из долины. «Русские молятся!» – сказал кто-то. Наступившую темноту прерывала только беспорядочная перестрелка, сигнальные вспышки и ложные тревоги. На рассвете русские снова начали пальбу, и с обеих сторон от австрийских позиций опять затрещали и закачались деревья, роняя ломающиеся сучья. Солдаты Трушновича «забились глубже в свои окопы, каждый наедине со своим Всевышним, молясь о пощаде». Раненые стонали – никто не хотел вылезать им на помощь с риском для собственной жизни.