Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

Эдуард Кердеве, прибыв вместе со своей частью на северо-восток Франции, никак не ожидал, что их загонят в глубокие траншеи. «Нам это в диковинку», – признавался он. Однако именно такое будущее их ожидало. Миллионы людей месяцами занимали почти неизменные позиции в непосредственной близости от противника. «На заре траншейной войны, – писал Фрэнк Ричардс, – обе стороны вели себя довольно безрассудно. Нередко можно было увидеть немца, выскакивающего из окопа и несущегося в деревню. Добежать удавалось не всегда. Постепенно воюющие стороны научились уважать меткость противника настолько, что никто даже палец высунуть не отваживался»{1074}. Корреспондент Эллис Эшмид-Бартлетт писал в Daily Telegraph: «На современной войне солдаты часто невидимы, поскольку, чтобы хоть как-то противостоять адским творениям Круппа, Шнайдер-Крезо и прочих, приходится зарываться в землю, вылезая лишь для того, чтобы подстрелить противника, если у того хватит дерзости показаться». Роберт Харкер отмечал в ноябре, что в его секторе позиции противников разделяли всего несколько метров, однако «на этой войне иногда можно день за днем сидеть в траншее, не видя ни одного немца»{1075}.

Колин Филлипс из Королевской конной гвардии досадовал в письме из-под Ипра: «Первое, что ты здесь усваиваешь, – забудь и думать о славе». Во время атак некоторые немецкие офицеры специально брали винтовки или ранцы, чтобы сойти за рядовых и не привлекать особого внимания вражеских стрелков. Солдаты откручивали пики со своих шлемов, чтобы те не выдавали их, торча над бруствером. Чтобы не подставить врагу ни одной части тела, требовалась жесткая дисциплина. Лайонел Теннисон из стрелковой бригады возмущался беспечностью своих соседей по батальону, Сифортских шотландских горцев: «Невозможные люди: если хотя бы минут 20 проходит без обстрела, они вылезают из траншей и разгуливают как по мирной улице. В результате многие погибают по глупости»{1076}.

У британцев сложился скучный до зубовного скрежета и бесконечно неудобный распорядок. Подъем до зари, завтрак в семь, обед в половине первого, чай в четыре, ужин в семь, отбой в половине десятого – для тех, кто не в наряде. Однако этот курортный режим днем и ночью нарушали тревоги, дозоры, утомительные наряды, поэтому большинство по несколько дней не раздевалось и даже не разувалось. Основной рацион составляли консервы, галеты, хлеб и варенье, разбавляемые маленькими гостинцами из дома. Почтовая служба наладила на удивление четкую систему доставки, благодаря которой миллионы людей в шаге от смерти получали почти свежие британские газеты (через день-два после выпуска), а вместе с ними разные приятные мелочи. Офицеры заказывали сигары, печенье и прочее из роскошных лондонских магазинов. Один гренадерский офицер оставил в Fortnum & Mason заказ на два фунта кофе в неделю, но до гибели успел выпить только месячную норму. К сестре Мейн в бельгийский госпиталь в Ферне куриные яйца, отправленные из Кукстауна в ирландском графстве Тирон в 4 часа вечера во вторник, прибыли в 5 вечера четверга{1077}.

Солдаты учились ценить позиции в непосредственной близости к немцам, спасавшие от артиллерийского огня. «Так они нас не поджарят», – с удовлетворением отмечал Франсуа Майер, используя французский жаргон{1078}. Если marmite – «подогревать на огне» – означало артиллерийский обстрел, то pruneau – черносливом – называли пулю. Гвардейский офицер лорд Каван писал в декабре: «В последнее время учились в основном трем вещам. Первое – самостоятельно изготавливать древесный уголь, перевозить его и использовать в отрытых траншеях. Второе – метать гранаты. Самое то для гренадеров. Третье – стрелять по аэропланам, но тут загвоздка в том, что птиц почти нет и от выстрела до выстрела заснуть можно»{1079}. На некоторых участках, например, на Шеман-де-Дам, обе стороны устанавливали прожекторы, чтобы ночные атаки не застигали врасплох. Заграждения из колючей проволоки ширились, хотя до фантастических размеров в последующие годы им было еще далеко. Некоторые британские офицеры не желали расставаться с убеждением, что война должна вестись в соответствии с кодексом чести, а немцы этот кодекс, по их мнению, нарушали. Роберт Харкер жаловался: «Подлостей у них в запасе не перечесть – то они нападают на нас переодетыми в хаки или даже в килты, то выкрикивают на английском: “Не стреляйте, мы из такого-то полка” – британского, разумеется. А еще дают команду “Прекратить стрельбу!” на английском и используют наши сигналы»{1080}.