Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

Многие британцы винили в назревающем кошмаре прежде всего Санкт-Петербург и Белград. The Economist предупреждал, что «эстафету начатых Сербией провокаций подхватила Россия. Если начнется большая война, российская мобилизация выступит самой вероятной ее причиной. Мы опасаемся, что надежду на поддержку Британии породили у российского царя язвительные статьи в The Times»{202}. Венец Йозеф Редлих в своих письмах в редакцию The Economist требовал ответа: «Независимо от политической принадлежности общественность всей Австрии волнует один-единственный вопрос – доколе Австрия намерена мириться с искаженным представлением Сербии о добрососедстве?» Девять маститых кембриджских профессоров подписали письмо в The Times: «Мы считаем Германию передовой страной в области гуманитарных и естественных наук, немецкие ученые служили и служат нам примером. Война с ней в интересах Сербии и России будет грехом против цивилизованного человечества. Если долг и обязательства вынудят нас все же в эту войну вступить, мы замолчим из патриотических чувств, однако на данном этапе считаем необходимым и оправданным протестовать против того, чтобы нас втягивали в борьбу со страной, столь близкой и родной нам по духу».

Вечером 1 августа Грей ужинал и играл в бильярд со своим личным секретарем в Brooks’s Club на Сент-Джеймс-стрит. Премьер-министр тем временем ложился спать в испорченном настроении: кризис разрушил его планы на встречу за городом с Венецией Стэнли, 26-летней дамой его сердца. «Признаюсь честно, никогда не было у меня более горького разочарования, – писал ей Асквит. – Но не могу сказать, что в зыбком тумане между сном и явью мне плохо, – слава Богу, ваш образ витает надо мной, навевая покой и умиротворение»{203}. Множество навязчивых, нескромных писем британского премьер-министра к Стэнли, хоть и не способствовали укреплению его репутации, оказались бесценными для проникновения в его мысли.

Крупнейшие левые газеты – Daily Chronicle, Daily News и Manchester Guardian – по-прежнему бурно протестовали против вмешательства Британии в конфликт, однако у правительства крепла другая точка зрения. В воскресенье 2 августа Асквит, завтракая с немецким послом, предупредил впечатлительного Лихновского, чем чреваты угрозы вторжения в нейтральную Бельгию. На Даунинг-стрит и Уайтхолле собирались толпы, в которых впервые появилось много тревожных лиц. Лидер консерваторов Бонар Лоу написал премьер-министру, обещая поддержку своей партии в случае объявления войны и тем самым приближая именно этот исход.

На состоявшемся затем заседании Кабинета Грей сообщил министрам о мобилизации французского флота. В соответствии с тайным пактом, подписанным во время переговоров о сотрудничестве военно-морских сил Англии и Франции в 1912 году, Франция сосредоточивает свои корабли на Средиземном море, оставляя на Англию оборону Ла-Манша и Северного моря. Некоторых министров, впервые услышавших об этом судьбоносном соглашении, известие ошеломило. И все же Кабинет волей-неволей постановил выполнить условия пакта и отправить линкоры на защиту северного побережья Франции. Германия поспешно пообещала не подходить к Ла-Маншу, если Британия сохранит нейтралитет, но Поль Камбон, услышав о взятом на себя обязательстве королевских ВМС, возликовал: «Именно этого решения я и дожидался. <…> Великая держава не может участвовать в войне наполовину. Если она решилась воевать на море, ей неизбежно придется воевать и на суше»{204}.

Кабинет, однако, от подобной перспективы упорно отказывался. Вечером 2 августа сэр Джон Френч, состоявший начальником Генерального штаба до мартовской отставки в связи с Куррахским мятежом, почему-то решил искать объяснение военным намерениям правительства не у министров, а у сэра Джорджа Риддела, владельца News of the World. Позвонив Ридделу по телефону, фельдмаршал поинтересовался: «Если наступит война, будут ли экспедиционные войска отправлены во Францию и под чьим командованием?» Риддел переадресовал его вопрос правительству. Ллойд Джордж пригласил Френча в 10 часов следующего утра нанести визит на Даунинг-стрит. Там ему сообщили, что об отправке армии на Континент речь пока не идет{205}.

Отныне все внимание британцев сосредоточилось на Бельгии. В 3 часа дня 2 августа бельгийский вице-консул в Кёльне прибыл в брюссельское Министерство иностранных дел. Он сообщил, что с 6 утра с вокзалов Кёльна каждые три-четыре минуты отходят поезда с войсками – и направляются они не во Францию, а в Аахен и к бельгийской границе{206}. Когда стало известно, что немецкие войска вошли в Люксембург и вот-вот вторгнутся в Бельгию, министр иностранных дел Жан Давиньон обратился к своему коллеге барону де Геффье: «Пойдемте в церковь, помолимся за нашу несчастную страну – никогда еще она так не нуждалась в наших молитвах!»{207}