Первая мировая война в 211 эпизодах

Эльфрида Кур работает в детской больнице в Шнайдемюле. Ей потребовалось время, чтобы привыкнуть к этой работе, подавить чувство отвращения при виде крови, гноя, пролежней, голов, покрытых струпьями. Почти все дети без исключения страдали от недоедания или приобрели заболевание, так или иначе связанное с недоеданием. (Недоедание было следствием отчасти успешной британской блокады Германии, а отчасти того, что сельское хозяйство Германии и ее транспортная система были подорваны невероятным напряжением военных лет: там, где была еда, не было поездов, чтобы доставить ее, куда надо.) Эти дети оказались, по сути, такими же жертвами войны, как и те, кто погиб на фронте. Или дети, которые вместе с “Лузитанией” пошли ко дну. За последние годы детская смертность в Германии удвоилась[288].

Многие младенцы были оставлены в больнице матерями, юными легкомысленными солдатскими женами.

Эльфрида пишет:

О, эти малыши! Кожа да кости. Крохотные голодающие тельца. А их огромные глаза! Когда они начинают плакать, слышится лишь слабый писк. Один малыш, мальчик, наверное, скоро умрет. Личико у него как у иссохшей мумии; врач делает ему инъекции поваренной соли. Когда я склоняюсь над его кроваткой, малыш смотрит на меня большими глазами, будто это старый, умудренный опытом человек; а ему-то всего шесть месяцев от роду. В его глазах застыл вопрос, или, скорее, укор.

Когда появлялась возможность, она приносила малышу украденные ею настоящие пеленки, чтобы он не мучился с бумажными.

Эльфрида встает в шесть часов утра, начинает работу с семи и заканчивает в шесть вечера. Ее брата Вилли призвали рядовым в авиацию. Пока он все еще проходит обучение. Встретив его после призыва, она решила, что он ужасно выглядит в своей военной форме, с этим нелепым лакированным головным убором; но хуже всего было видеть, как он стоит навытяжку, застыв, с неподвижным взглядом, руки по швам, глядя куда-то вдаль. Почти как тогда, когда она играла в лейтенанта фон Йелленика, только теперь по-настоящему, гораздо лучше — и вместе с тем хуже, гораздо хуже. Последний раз Эльфрида встречалась с Вилли две недели назад, в день его рождения. Тогда он дважды повторил ей: “Все трещит по швам”[289].

203.

Вторник, 6 августа 1918 года

Пал Келемен встречает американских военнопленных в Арлоне

Он комфортно устроился, заняв часть двухэтажного дома, у него собственная спальня, гостиная и отдельный вход. Что-то вроде квартиры, сдаваемой внаем. Но кто поедет в отпуск в эту часть Бельгии? Сделав символический жест, в духе сотрудничества и благодарности[290], австро-венгерская армия послала на Западный фронт четыре дивизии, а также некоторое количество своих знаменитых 30,5-сантиметровых мортир. В одной из дивизий служит Пал Келемен. Поездка на поезде из Фриулии в Австрию (“города, культура, женщины, и везде — тысячи признаков усталости от войны”) через пустые, наводящие ужас поля сражений у Изонцо заняла восемь дней, они проехали через Германию (его потряс разбомбленный, охваченный паникой Мец), мимо Люксембурга, через бельгийскую границу, и в маленький город Арлон. Когда поезд подъезжал к вокзалу, городок накрыло артиллерийским огнем. Он не на шутку испугался.

Арлон оккупирован уже четыре года. Немецкие власти делали все, что могли, чтобы наладить здесь нормальную жизнь, но тщетно. Магазины, рестораны и гостиницы, разумеется, были открыты, как раньше, но любому бросалось в глаза, что условия здесь далеки от нормальных, причем сейчас речь не о падающих на город бомбах, снарядах из дальнобойных пушек, уничтожающих без разбору и немцев, и бельгийцев. Во-первых, ровно в восемь часов вечера город будто вымирал. Комендантский час соблюдался с истинно прусской пунктуальностью, тщательно следили за светомаскировкой; это было так чуждо австрийской беспечности, столь милой и безалаберной. Нет, здесь царила железная дисциплина. Во-вторых, в городе почти не осталось мужчин, за исключением древних стариков или совсем мальчишек, а также русских военнопленных, которых использовали как рабочую силу. Все мужчины были либо в бельгийской армии, либо их отправили в Германию или куда-либо еще на принудительные работы. Немцы стремились выжать из этого и других оккупированных ими районов максимальную экономическую выгоду. Кругом в городе одни женщины.